Похищение Европы

Дед Чавдаров был аккуратен и бутыль в оплетке из лозы поставил рядом со стаканом на низенький стульчик возле ворот стойла.

— Покойница Марина много раз говорила мне: нехорошо пить одному, Иван. Она всегда была права, а я всегда не прав! — огладив шершавую морду Коробка, он отправился к бутыли. В стакане ещё оставалось на два пальца ракии и дед опустошил его. Он взял в руки бутыль, поболтал, прислушиваясь, присматриваясь, принюхиваясь.

— Оставлю на завтра. Завтра непременно наступит. А потом… А потом, чему мы будем радоваться, если радоваться совсем нечему? Войну и мор на наши головы, чтобы снова научились испытывать счастье! — так приговаривал он, возвращаясь к стойлам, и принялся расчёсывать гриву Коробка.

Тот стоял смирно, лишь вытягивал шею от удовольствия и приподнимал переднее правое копыто. Обделённая вниманием Красотка упрямо тыкалась мордой деду между лопаток, делая вид, что пытается ухватить его рубаху зубами. — Вот опять мы одни остались, — продолжил дед, отстраняя морду Красотки плечом. — Девушки явятся через неделю. Сынок и того позже. А огород полоть надо? Надо! А деревья окапывать? Да! Придётся всё делать самим. Но в Несебр я жить не поеду и вас не брошу…

Красотка прижимала уши, скалила зубы, клонила голову, стараясь ухватить деда за подол рубахи. Дед обернулся к кобыле.

— Не отдам тебя на колбасу! Ни за что! — серьёзно добавил он. — Где же моя мотыга?

Орудие стояло в стороне — дед Чавдаров прислонил её к столбу изгороди. Он заметил, что Красотка навострила уши, но не придал этому значения.

— Помер наш Сипка. Надо бы другого пса завести, вы как думаете, а?

Красотка ударила копытом в пыльный пол стойла. Ушки её стояли торчком. Ноздри тревожно раздувались.

— Эх, милая! Жаль, тявкать ты не умеешь! Не то бы… Ай-яй!

Теперь и дед услышал, как стукнула калитка. В этих краях не принято строить высокие ограды — не от кого отгораживаться. Дед сроду не запирал ни ворот, ни калитки. К чему замки? Всяк, кто надумает явиться, запросто перемахнет через ограду. А калитка, она для того и нужна, чтобы не рвать порток, высоко задирая ноги. Кроны плодовых дерев в начале лета очень густы. Тень под ними хороша. В жаркую полуденную пору можно и заснуть в холодке, а бодрствуя, через такую крону ты ровным счетом ничего не разглядишь. Вот и дед Чавдаров ничегошеньки не мог увидеть сквозь густую листву слив и черешен, хотя обладал острым зрением.

— Вижу черешенки. Гостей не вижу. Пойти посмотреть?

И дед направился к калитке.

Что за чудные платья носит нынче молодёжь? Хорошо, хоть его София не такова, хотя тоже не сахар. Эта платьев совсем не признает. По душе брюки да просторные рубахи. В такой одежде в прежние времена ходили фабричные рабочие. А в нынешние годы ни фабрик, ни рабочих — ничего нет. Вошедшая к нему на двор женщина была одета в яркое бирюзовое струящееся одеяние, закрывавшее грудь и ноги, но оставлявшее обнаженным живот. Голова женщины была обмотана платком. Старик приостановился, присмотрелся: не хиджаб ли? Но вот женщина повернулась боком и дед вовсе остолбенел. За спиной женщины болтал ножками притороченный широким платком ребёнок — довольно крупный, светловолосый мальчик. Его голые, босые ноги безвольно болтались по бокам её тела. Руки висели плетьми. Головка клонилась на бок. Если бы не сложная конструкция из тряпок и ремней, ему нипочём бы не удержаться за спиной матери.

— Подожди, добрая женщина! Я подниму тебе воды из колодца! — прокричал дед, но направился не к колодцу, а в дом.