Мне помогло удержаться от искушения состояние моих финансов. Надо было быть осторожным, иначе моих денег могло не хватить на путешествие до Парижа и существование там, пока я не перейду на полное иждивение госпожи Республики. Прежде всего мне следовало превратить мое имущество в деньги. Это было неприятное, но необходимое дело. Человек, идущий на авантюру, должен иногда делать и более неприятные вещи, – так утешал я себя, идя по какой-то скверной улице по направлению к Вестминстерскому мосту.
Совершенно неожиданно я увидел то, что искал: комиссионный магазин. Окно этого магазина было плотно набито самой невероятной коллекцией разнообразнейших вещей. Ткани и ювелирные изделия, перчатки для бокса, револьверы, пенковые мундштуки и трубки, ножи, фотографические аппараты, зонтики и трости, бинокли, чемоданы и гармоники – трудно сказать, чего там не было.
Я вошел я увидел за прилавком молодого джентльмена. Мне казалось, что он должен подскочить ко мне и, любезно взмахнув руками, осведомиться о моих желаниях. Но он этого не сделал.
По какой-то одному ему известной причине он носил котелок необыкновенных размеров. Этот котелок опирался на его затылок и уши, вследствие чего они склонялись вперед наподобие вянущих лилий.
Чтобы компенсировать ношение шляпы в комнате, он был без пиджака. Широкая золотая цепь украшала его пестрый жилет. Бриллиантовая булавка в галстуке свидетельствовала о солидном положении и строгом вкусе своего хозяина.
Боюсь, что я осматривал его на несколько секунд больше, чем это рекомендуется этикетом высшего света. Он смотрел на меня ровно столько же времени, но с одной разницей – мой взгляд выражал восторг, чего никак нельзя было сказать о его. Он понял, что я не покупатель. Каким образом он это понял, навсегда останется для меня загадкой. Он знал это, и молчание его было красноречиво.
Наконец я не выдержал:
– Я хочу продать часы и еще кое-какие вещички, – сказал я молчаливому незнакомцу.
Он не пришел в восторг от точности своего прогноза. Он просто продолжал молчать. Я вынул часы и положил их у его ног, или, вернее, у его желудка. Это были превосходные часы. Они стоили двадцать пять фунтов.
– Сколько? – произнес молчаливый хозяин.
– Собственно говоря… пожалуй, вам следует назначать цену, – отвечал я. – Они стоили двадцать пять фунтов.
– Сколько? – прервал он мои рассуждения.
– А сколько вы дадите? – ответил я немного растерянно. – Допустим, что мы возьмем полцены, и вы предложите мне…
– Сколько?
– Десять фунтов, – сказал я, чувствуя, что делаю справедливое, даже великодушное предложение.
– Два! – быстро ответил он.
– Меньше десятой части цены? – запротестовал я. – Едва ли это можно считать…
– Два! – снова заявил он.
Мне хотелось взять часы и уйти, но я чувствовал, что не смогу второй раз проделать всю эту процедуру. Может быть, золотые часы полагается продавать за два фунта.
Я вынул портсигар, золотой карандаш и маленькую коробочку с запонками. Потом снял запонки с моих манжет.
– Сколько? – снова спросил равнодушный хозяин.
– Видите ли, – начал я. – Карандаш очень тяжелый, запонки тоже дорогие… золото, восемнадцать каратов… Десять фунтов за часы, карандаш…
– Четыре! – ответил он голосом равнодушной судьбы и, отыскав в жилетном кармане зубочистку, начал применять ее по прямому ее назначению.
Это никуда не годилось. Я чувствовал, что мне нужно иметь по крайней мере пять фунтов сверх тех денег, которые были у меня в кармане. Я не представлял себе, сколько действительно понадобится, но боялся, что мне не хватит.
– Ну ладно, скажем семь фунтов, – ободряюще произнес я.
Он внимательно посмотрел на кончик своей зубочистки. Она несомненно имела для него большее значение, нежели я со всеми моими коммерческими предложениями.
– Шесть! – сказал я с деланной веселостью в голосе.
Зубочистка возвратилась к исполнению своих обязанностей, и вновь наступило тяжелое молчание.
– Ну, хорошо, пять фунтов, – сказал я, пытаясь придать моему голосу решительность и показать, что это последняя цена.
Хозяин зевнул.
– Боюсь, что я даром трачу ваше драгоценное время, – сказал я, делая вид, что собираюсь собрать мое презренное имущество.
Хозяин не опроверг моего утверждения, он снял котелок и задумчиво стал рассматривать его внутренность. Волосы на его голове были курчавы, но не изобильны.
Я пошел к двери, чтобы узнать, предпочтет ли он выпустить меня или заплатит пять фунтов за то, что стоило больше пятидесяти. Тогда он обратил свой взор к моему чемодану.
– Что в нем? – кратко спросил он.
Подражая его экономии слов, я молча открыл чемодан. Там было две серебряных щетки, гребень, несколько пар носков, шелковая рубашка, несколько воротничков, серебряная мыльница, серебряный помазок для бритья, бритва, щетка для ногтей и зубная щетка.
– Пять за все, с риском, что краденное, – сказал он.
– Вы предлагаете мне пять фунтов за все мои золотые вещи, за кожаный чемодан и за все его содержимое? – любезно осведомился я.
– Да, – сухо ответил он.
Побриться можно было где угодно за пару пенсов, в ближайшие дни я, наверное, надену форму, – зачем мне все эти вещи?