Покидая страну 404

— Фаня говорила, что за тобой ухаживает хороший рыжий мальчик Миша из мединститута.

Маргошка вспыхнула. Наверное, так же вспыхивала в молодости и бабушка Рива.

— Разве что в другой жизни, в другой галактике и при других обстоятельствах. Для бабушки Фани он, может быть, и хороший. На самом деле это жуткий манипулятор, знающий цену всему и всем. А во всём остальном, правда, позитивный симпатичный мальчик из богатой семьи.

Их пара — бравый, неестественно загоревший для конца апреля капитан и юная школьница в яркой кофточке и чёрных вельветовых брюках («Не люблю юбки. Не буду я себе праздник портить, я в них ляжки натираю», — заявила Маргошка) — явно привлекала внимание. Прошлись под руку по главной улице, пешеходной по случаю праздника, поели мороженого на открытой террасе с видом на широкую судоходную реку, прогулялись в сквере на берегу реки. Вечером вернулись домой и сели пить чай.

Когда зазвонил телефон, отчим Женя поднял трубку, выслушал с улыбкой, и, делая заговорщическое лицо, показал пальцем на Лёньку.

— Да-да, Тамара Давыдовна, — радостным тоном ответил он Маргошкиной классной. — Рад вас слышать, сколько лет, сколько зим. Что? Нашу Маргаритку видели? С каким-то капитаном? Конечно, знаю! Это мой сослуживец, «афганец», положительно характеризуется. Вот сидят оба, чай пьют.

* * *

Одним январским вечером девяносто первого года в квартире Павла и Наты раздался междугородный звонок. Пашка схватил телефонную трубку и, оборвав шутливое приветствие в адрес младшего брата, замер на полуслове с открытым ртом. Закончив короткий разговор, он тут же перезвонил Якову, Абраму, Абдулу и Раечке, пока его жена металась по квартире, собирая все имеющиеся деньги в крупных купюрах. Всего через полчаса Павел был на железнодорожном вокзале, где в поздние вечерние часы ещё работало почтовое отделение — там его уже ожидал приехавший на такси старший брат. Солидная сумма, срочно собранная родственниками и друзьями в купюрах по пятьдесят и по сто рублей, отправилась в Москву Лёньке почтовым денежным переводом.

В девять часов вечера того же дня по телевизору объявили, что президент СССР Михаил Горбачёв подписал Указ об изъятии из обращения и обмене 50– и 100-рублёвых банкнот образца 1961 года. Обмен изымаемых банкнот сопровождался существенными ограничениями: на обмен выделялось всего три дня, а сумма ограничивалась всего тысячью рублями на человека. С учётом того, что многие давно не доверяли Сбербанку и хранили сбережения дома «под матрасом» в крупных купюрах, этот указ лишал накоплений множество семей. Впрочем, о тех, кто прислушивался к советской социальной рекламе и хранил деньги в банке, тоже не забыли. Одновременно была ограничена сумма наличных денег, доступных для снятия в нём — не более 500 рублей в месяц на одного вкладчика.

Очень скоро Лёнька перезвонил и доложил, что деньги спасены, он их получил оставшимися в ходу мелкими купюрами. А в июне неожиданно появился и сам на неприметной тёмно-серой «девятке».

— Всё плохо, товарищ полковник, — сказал он Жене, возвращая долг.

— Что будем делать, товарищ майор? — спросил тот.

— Поедем на рыбалку. Я успел подать в отставку, — ответил Лёня.

Через два месяца в Москве произошёл августовский путч, государственный переворот-«недоворот», и вся страна запомнила наизусть труднопроизносимую аббревиатуру ГКЧП — государственный комитет по чрезвычайному положению.

Лёня «залёг на дно»: целыми днями спал, читал, подтягивался на дворовом турнике, а когда заскучал, то подался в мастерскую к Абраму помогать старику с несложными работами. У старого сапожника вдруг прибавилось клиенток: слухи о красавце «подмастерье» с васильковыми глазами привлекали дам самого разного возраста, которые массово несли в починку босоножки, туфельки и сапожки. Однако, если кто-то мог подумать, что майор в отставке удалился на покой, то это совершенно не соответствовало действительности.

Выждав некоторое время, Лёнька окольными путями связался со знакомыми в Москве и выяснил, что некоторые его сослуживцы неожиданно «пропали с радаров». Подумав неделю-другую, он написал с десяток писем красивой арабской вязью и стал ждать ответа.

В конце осени он неожиданно засобирался в Москву, а оттуда, как он шепнул Жене, наконец-то в Африку. Перед отъездом он имел два коротких и довольно странных разговора с родственниками.

— Скоро с твоими мозгами здесь только на рынке можно будет торговать, — сказал он Якову.

— Это оскорбление или комплимент? — не понял старший брат.

— Это направление мысли, — подсказал Лёня.

Затем он отвёл в сторонку хозяйственную Нату.

— Ты так и собираешься хранить сбережения в цветных фантиках? — поинтересовался он. — Считай, что я тебя предупреждаю перед «следующим разом» прямо сейчас.

— Мы машину думали купить, — призналась невестка.

— Сосед Абрама по мастерской собирается уезжать в Израиль, — сказал Лёня. — А соседний дом нуждается в ремонте: старушка-хозяйка уже не справляется.

— Отличная идея, — согласилась Ната. — Место там для покупки недвижимости выгодное — центр города, хорошая транспортная развязка. Я с Пашкой обговорю.