Поклонник вулканов

— В Египте, — припомнил победитель в сражении при Абукире, — мне говорили о гигантской статуе существа с головой и грудью женщины и туловищем льва. Один вид ее, припавшей к пескам и приготовившейся к прыжку, внушает благоговейный ужас.

— Да, да! Я же читала про эту статью. Она поджидает заблудившихся путников, принуждает их остановиться и убивает. Щадит и отпускает только тех, кто сумеет разгадать загадку[61].

— Да нет же, дорогуша. Это другое жестокое существо, — мягко поправил жену Кавалер. — Но я ничуть не удивлюсь, если в этих залах мы наткнемся на вашего египетского сфинкса или еще на какого-нибудь похожего монстра, затаившегося среди каменных компаньонов князя. Не поискать ли нам его?

— И мы сами загадаем загадку! — воскликнула супруга Кавалера.

Они прошли в следующий зал для приемов, похожий на остальные, где было еще больше таких же уродливых существ. Позади вышагивал дворецкий, не осмеливавшийся нарушить оживленное веселье гостей и помешать им осмотреть помещения и скульптуры.

Человеческий ум всегда занимал разные фантастические биологические мезальянсы и живые существа, тела у которых вовсе не походили на нормальные. Художники под любым удобным предлогом любили рисовать таких вымышленных тварей. Их показывали в цирках и на ярмарочных балаганах: разных уродов, странных сиамских близнецов, чудных животных с явными отклонениями в развитии. Кавалер, может, и не был знаком с картинами Босха и Брейгеля о муках святого Антония[62]

, но ему доводилось видеть кое-какие малопривлекательные рисунки и картинки подобных анатомических уродов, собранных из частей разных биологических существ и называемых демонами, чертями или монстрами. Но если бы в жилище князя оказались лишь эти фантастические скульптуры, то оно не выглядело бы таким уж оригинальным. Гораздо сильнее поражало изобилие странных, угрожающих, нет, скорее, причудливых архитектурных сооружений.

Колонны и пирамиды, штук сорок по меньшей мере, напоминали по виду разнообразную фарфоровую и фаянсовую посуду. У одной колонны цоколь был изготовлен в форме ночного горшка, капитель окружала гирлянда из маленьких цветочных горшочков, а от цоколя до капители стержень колонны составляли поставленные друг на друга чайники, постепенно уменьшающиеся в размерах. На многоярусных люстрах, как сережки, висели подвески в виде донышек, горловин и ручек разбитых винных кувшинов, бутылок и барометров. Сильно изогнутые и перекошенные подсвечники высотой с метр были кое-как слеплены из черепков и осколков чашек, блюдец, кувшинов, мисок, чайников. Внимательно приглядевшись к одному из подсвечников, Кавалер с удивлением обнаружил, что среди черепков неказистой скромной посуды имелись и крупные осколки великолепных фарфоровых изделий. Изнутри каждой вазы (их здесь было немало) высовывалась фигурка какого-нибудь диковинного мутанта или безобразной улитки.

Наконец, когда гротеск в восприятии сменился сарказмом, Кавалер почувствовал легкое недомогание и тошноту. К ощущению от увиденных аллегорических фигур он приготовился заранее. Но к тому, чтобы признать князя в качестве своеобразного коллекционера, готов не был. Этот сумасбродный князь не собирал и не покупал предметы для своей необычной коллекции, а заказывал их по собственным эскизам, претворяя в жизнь необузданные фантазии. Подбирать кусочки и осколки дорогого фарфора и соединять их с черепками дешевой кухонной посуды — не похоже ли это занятие на показушный демократизм многих коллекций аристократов, таких, как, например, герцогиня Портлендская, которая выставляла на всеобщее обозрение изящную живопись вперемежку с веточками кораллов и морскими раковинами. Как и любой коллекционер, князь окружил себя такими предметами, на которые люди, придя к нему в гости, больше всего обращали внимание, изумляясь и дивясь. Эти вещи выделяли князя и наглядно демонстрировали пристрастия и взгляды на жизнь их владельца. Но экспонаты не говорили того, что Кавалер, как все великие коллекционеры, хотел бы услышать от своих коллекций: любуйтесь на всю эту красоту и любопытные вещи, существующие в нашем мире. Вместо этого они извещали: мир сошел с ума. Если держаться от этого мира подальше, то заурядная жизнь станет нелепой. Одно может превратиться в нечто другое, что-то может стать опасным, а иное даже рухнуть, сломаться и уступить дорогу чему-то иному. А обыкновенный, обыденный предмет может возникнуть из… чего угодно. Любая форма способна деформироваться. Разочарование порождает простые и понятные цели.