Покой нам только снится

Язык французский и Париж

Ему своих, пожалуй, ближе

(Как всей Европе: поглядишь –

И немец грезит о Париже),

И – ярый западник во всем –

В душе он – старый барин русский,

И убеждений склад французский

Со многим не мирится в нем;

Он на обедах у Бореля

Брюжжит не плоше Щедрина:

То – недоварены форели,

А то – уха им не жирна.

Таков закон судьбы железной:

Нежданный, как цветок над бездной,

Очаг семейный и уют…

В семье нечопорно растут

Три дочки: старшая – томится

И над кипсэком мужа ждет,

Второй – всегда не лень учиться,

Меньшая – скачет и поет,

Велит ей нрав живой и страстный

Дразнить в гимназии подруг

И косоплеткой ярко-красной

Вводить начальницу в испуг…

Вот подросли; их в гости водят,

В карете возят их на бал;

Уж кто-то возле окон ходит,

Меньшой записку подослал

Какой-то юнкер шаловливый –

И первых слез так сладок пыл,

А старшей – чинной и стыдливой –

Внезапно руку предложил

Вихрастый идеальный малый;

Ее готовят под венец…

«Смотри, он дочку любит мало, –

Ворчит и хмурится отец, –

Смотри, не нашего он круга…»

И втайне с ним согласна мать,

Но ревность к дочке друг от друга

Они стараются скрывать…

Торопит мать наряд венчальный,

Приданое поспешно шьют,

И на обряд (обряд печальный)

Знакомых и родных зовут…

Жених – противник всех обрядов

(Когда «страдает так народ»).

Невеста – точно тех же взглядов:

Она – с ним об руку пойдет,

Чтоб вместе бросить луч прекрасный,

«Луч света в царство темноты»

(И лишь венчаться не согласна

Без флер д’оранжа и фаты).

Вот – с мыслью о гражданском браке,

С челом мрачнее сентября,

Нечесаный, в нескладном фраке

Он предстоит у алтаря,

Вступая в брак «принципиально», –

Сей новоявленный жених.

Священник старый, либеральный,

Рукой дрожащей крестит их,

Ему, как жениху, невнятны

Произносимые слова,

А у невесты – голова

Кружи тся; розовые пятна

Пылают на ее щеках,

И слезы тают на глазах…

Пройдет неловкая минута –

Они воротятся в семью,

И жизнь, при помощи уюта,

В свою вернется колею;

Им рано в жизнь; еще не скоро

Здоровым горбиться плечам;

Не скоро из ребячьих споров

С товарищами по ночам

Он выйдет, честный, на соломе

В мечтах почиющий жених…

В гостеприимном добром доме

Найдется комната для них,

А разрушение уклада

Ему, пожалуй, не к лицу:

Семейство просто будет радо

Ему, как новому жильцу.

Всё обойдется понемногу:

Конечно, младшей понутру

Народницей и недотрогой

Дразнить замужнюю сестру,

Второй – краснеть и заступаться,

Сестру резоня и уча,

А старшей – томно забываться,

Склонясь у мужнина плеча;

Муж в это время спорит втуне,

Вступая в разговор с отцом

О соцьялизме, о коммуне,

О том, что некто – «подлецом»

Отныне должен называться

За то, что совершил донос…

И вечно будет разрешаться

«Проклятый и больной вопрос»…

Нет, вешний лед круша, не смоет

Их жизни быстрая река:

Она оставит на покое

И юношу, и старика –

Смотреть, как будет лед носиться,

И как ломаться будет лед,

И им обоим будет сниться,

Что их «народ зовет вперед»…

Но эти детские химеры

Не помешают наконец

Кой-как приобрести манеры

(От этого не прочь отец),

Косоворотку на манишку

Сменить, на службу поступить,

Произвести на свет мальчишку,

Жену законную любить,

И, на посту не стоя «славном»,

Прекрасно исполнять свой долг

И быть чиновником исправным,

Без взяток видя в службе толк…

Да, этим в жизнь – до смерти рано;

Они похожи на ребят:

Пока не крикнет мать – шалят;

Они – «не моего романа»:

Им – всё учиться, да болтать,

Да услаждать себя мечтами,

Но им навеки не понять

Тех, с обреченными глазами:

Другая стать, другая кровь –

Иная (жалкая) любовь…

Так жизнь текла в семье. Качали

Их волны. Вешняя река

Неслась – темна и широка,

И льдины грозно нависали,

И вдруг, помедлив, огибали

Сию старинную ладью…

Но скоро прóбил час туманный –

И в нашу дружную семью

Явился незнакомец странный.

Встань, выйди пóутру на луг:

На бледном небе ястреб кружит,

Чертя за кругом плавный круг,

Высматривая, где похуже

Гнездо припрятано в кустах…

Вдруг – птичий щебет и движенье…

Он слушает… еще мгновенье –

Слетает на прямых крылах…

Тревожный крик из гнезд соседних,

Печальный писк птенцов последних,

Пух нежный пó ветру летит –

Он жертву бедную когтит…

И вновь, взмахнув крылом огромным,

Взлетел – чертить за кругом круг,

Несытым оком и бездомным

Осматривать пустынный луг…

Когда ни взглянешь – кружит, кружит…

Россия-мать, как птица, тужит

О детях; но – ее судьба,

Чтоб их терзали ястреба.

На вечерах у Анны Вревской

Был общества отборный цвет.

Больной и грустный Достоевский

Ходил сюда на склоне лет

Суровой жизни скрасить бремя,

Набраться сведений и сил

Для «Дневника». (Он в это время

С Победоносцевым дружил.)

С простертой дланью вдохновенно

Полонский здесь читал стихи.

Какой-то экс-министр смиренно

Здесь исповедывал грехи.

И ректор университета

Бывал ботаник здесь Бекетов,

И многие профессора,

И слуги кисти и пера,

И также – слуги царской власти,

И недруги ее отчасти,

Ну, словом, можно встретить здесь

Различных состояний смесь.

В салоне этом без утайки,

Под обаянием хозяйки,

Славянофил и либерал

Взаимно руку пожимал

(Как, впрочем, водится издавна

У нас, в России православной:

Всем, слава богу, руку жмут).

И всех – не столько разговором,

Сколь оживленностью и взором, –

Хозяйка в несколько минут

К себе привлечь могла на диво.