Покойная жена бывшего мужа

– Помню. Эффектная женщина, но неприятная очень. Жадная. Хотя насчет Гошки она, может, и права. Голубоглазая барышня в рюшечках ему понравится. Если, конечно, не окажется полной дурой. Гошке нужна такая женщина, чтобы с ней и поговорить можно было.

– Говорить он и сам мастер, – улыбнулась я.

Не знаю, сколько времени мы обсуждали бы предполагаемую пассию моего напарника, но наш увлекательный разговор прервал странный шорох, как будто кто-то слабо скребся в дверь.

– Что это? Мышь? – предположила я.

Нина пожала плечами и на всякий случай крикнула:

– Да-да, заходите, пожалуйста!

Дверь приоткрылась, и в приемную вошел Семен Евгеньевич. Точнее, не вошел, а протиснулся, просочился в небольшую щель. Осторожно ступая, он подошел к Ниночкиному столу, поправил очки, кашлянул и вежливо осведомился:

– К вам можно?

– Да, конечно. Вы к Александру Сергеевичу?

– Н-не знаю… Мне, собственно… – Он громко, совсем не благовоспитанно сглотнул. – Дело в том, что я хочу сделать заявление. Я понимаю, что с этим правильнее в милицию, но я там никого не знаю. А вы разберетесь и сразу меня куда надо…

Ставровский судорожно вздохнул, снял очки и начал тщательно протирать стеклышки. Мы с Ниной терпеливо ждали. Наконец Семен Евгеньевич вернул очки на законное место, но тут же снова сдернул:

– Дело в том, что это я… я отравил Наталью Перевозчикову.

Не знаю, какое впечатление это сообщение произвело на Нину – по ее невозмутимому лицу трудно было что-нибудь угадать. Но мне выступление самодеятельного артиста показалось довольно неубедительным. Если он так же выглядел на сцене, то понятно, почему его не взяли ни в один театральный вуз даже после тридцати шести попыток.

– Что вы говорите? Зачем? – У меня удивление получилось гораздо более натурально. И дело было не в актерском мастерстве (не думаю, что у меня его больше, чем у Семена Евгеньевича), а в том, что я действительно не понимала, зачем старик явился к нам и начал ломать комедию.

– А разве не ясно? – Он энергично встряхнул длинными седыми волосами. Потом отставил в сторону ножку и выпятил грудь. При этом левую руку прижал к сердцу, а правую ко лбу. Наверное, именно такую позу Семен Евгеньевич считал самой подходящей для произнесения трагических монологов. – Это был хотя и необдуманный, но совершенно естественный порыв. Я совершил преступление, повинуясь велению сердца, разве не ясно? Чтобы неповадно было! – Последнее слово он слегка протянул и закончил дребезжащим горловым рычанием.

К сожалению, именно в этот момент я вспомнила рассказ Олега Борисовича об исполнении пожилым любителем самодеятельности роли предводителя волков в спектакле «Маугли». И невольно представила себе, как Семен Евгеньевич, в меховых трусиках, встав на четвереньки, скребет ногами пол и вот так же, дребезжаще, порыкивает на артистов, изображающих стаю. Естественно, после этого я не способна была внятно отреагировать на сенсационное заявление. Все силы уходили на то, чтобы сдержать неуместный в данной ситуации смех. Как всегда, выручила Нина.

– Извините, нет, не ясно. В ее ровном, деловом тоне не было и намека на веселье. – Почему вы считаете отравление женщины, с которой даже незнакомы, естественным порывом?

– Но ведь это она искалечила Лизе жизнь! Завести роман с женатым человеком, увести его из семьи, женить на себе – разве это не аморально? Не достойно самого сурового наказания?

– Возможно, это аморально, – не стала спорить Нина. – Но убийство в качестве наказания? Вам не кажется, что это слишком жестоко?

– А где здесь жестокость? – оживился Семен Евгеньевич. – Не знаю, как по-вашему, а по-моему, девица, бессердечно разрушившая такую прекрасную семью, как была у Лизы, только смертной казни и заслуживает!

– Она не одна семью разрушала, – вмешалась я. – Согласитесь, что Олег Борисович принимал в этом посильное участие.

– А про Олега я и говорить не хочу! После того, что он натворил, его просто четвертовать надо! Колесовать! На кол посадить негодяя! А еще, знаете, в Древней Руси был способ: согнуть две молодые березки, привязать подлеца за ноги к их верхушкам, а потом – раз! И отпустить! – Семен Евгеньевич уже забыл про свою «трагическую» позу и энергично размахивал руками. Глаза его блестели, щеки разрумянились – казалось, что он действительно привязывает Олега Борисовича к вершинкам молодых березок, и делает это с нескрываемым наслаждением. Мне стало дурно – куда только смех девался, а Семен Евгеньевич почти пел восторженно: – И его рвет прямо-таки пополам! Чтобы наука была, чтобы знал на будущее!

– Какое у него после этого будущее, о чем вы говорите? – Менее впечатлительная, чем я, Нина тоже немного побледнела.

– Хорошо, чтобы другим наука была, – отмахнулся Семен Евгеньевич. – Это непринципиально. Или вот еще есть способ казни, тоже очень эффективный, – четыре коня в чистом поле. Значит, преступника привязывают к хвостам этих коней, за руки, за ноги, и начинают коней стегать. И те, убегая, разрывают…