Поколение «все и сразу»

Я гоню прочь от себя все мысли. Под эгидой ностальгии воспринимаю себя за старого, ослабленного, чей жизненный цикл подходит к закату… Второй раз набираю номер… Гудок, потом молчание.

Открывается дверь – выползает сгорбленный старик с тросточкой. На вид ему явно более семидесяти. Я собираюсь промелькнуть в парадную, но тот намеренно с проворством перегораживает дорогу.

– Разрешите.

Учтиво прошу я, по непонятной причине стыдливо, как маленький ребенок, опустив взгляд к земле, словно мне совестно показывать ему свое позорное лицо.

– Куда это вы, молодой человек?

Я молчу. С какой стати я обязан отчитываться перед кем попало? Я рассматриваю его морщинистое, некрасивое лицо, бело-грязную щетину, почти что лысый череп. Придирчивый старик, какому удалось бесцельно протянуть до своих лет, теперь слоняется по свету в ожидании исхода…

– Иди! Иди! – Громыхает за спиной старика басистый голос. – А ну не стой на пороге!

Полная женщины выкатывается колобком, выталкивая брюхом старика, который, чуть заслышав властный голос, сразу же встает в положение смирно. Для полного образа ему недостает вздернутой к виску ладони.

– Идем, что ты людям-то мешаешь!

Женщина выталкивает старика на улицу, в какой-то момент мне даже кажется, что она водит его на поводке, как собачку. В образе скользкого воришки в голове я проскальзывают в парадную, чтобы скорее скрыться под сводом грязных стен от противных людей.

Любая встреча, даже самая ожидаемая, обречена, когда заранее возникает предчувствие, будто она напрасна. Я стою перед дверью в квартиру Бориса и мысленно подбрасываю монетку, которая все крутится и крутится в воздухе и, застряв в вымышленном воздушном потоке, не падает: звонить или не звонить? Резко одолевает желание ни с кем не встречаться, но и ехать домой в метро на противоположный конец красной ветки, в Автово, не шибко-то хочется после такого проделанного пути. Это ж, получится, два напрасных часа! Провалиться бы сквозь этажи и землю…

Открывается дверь. Борис выходит на лестничную площадку в домашних тапочках. Протягивает худую руку. По его глупой улыбке я понимаю, что он уже под градусом.

– Ты как догадался, что я перед дверью стою?

– А глазок на что? Тем более, лифт слышно же.

– А домофон нет?

– Да подойти не успел.

Пускаться дальше расспрашивать никакой необходимости.

– Ну, пойдем, что тут стоять, – зовет он, разминая тонкие плечи, как перед выступлением на ринге.

Мы заваливаемся в узкий коридор квартиры. Борис закрывает дверь на замок и отходит в сторону.

– Погоди, а в магазин? Идем, надо спуститься.

– Да ну зачем? У меня все есть. Ты на готовенькое сегодня пришел, так что радуйся. Я угощаю со всей добротой своей огромной души.

– И когда это вдруг успел сделаться таким щедрым?

Недоверчиво отзываюсь я, на что тот корчит обиженную мину, а потом с гордостью интеллигентного пьяницы выпаливает:

– Вообще-то, я всегда угощаю. Ну когда это я хоть раз зажимал что-нибудь…

– А закупиться-то когда успел? – С раздражением перебиваю я. Настроение шутить напрочь отсутствует.

– Ну… Батя ящик целый оставил…

– Ясно, вон то пить не буду.

– С чего это вдруг? Нормальное пиво! – С возмущением, словно я задел самый мягкий, самый чувствительный кусочек его гордости, выкрикивает он. – Ты просто не пробовал. Нет, с начала мне оно не особо-то зашло. Ну, такое, среднее, с горчинкой даже. Пшеничка, кстати. Но потом, когда распился… – И он в довольстве промычал, поглаживая себя по еще не выросшему брюху.

– Вино очень хочется.

– Ну, если вино… – Уважительно, как будто с ним только что первым поздоровался сам старший механик, вытягивает он, почесывая затылок. Перхоть с его коротких темно-каштановых волос обильно сыпется на пол. – Ладно, сходи, подожду.

– Нет уж, пойдешь со мной, – железным тоном требуя я. – Я не собираюсь больше молиться домофону и ждать не пойми какого чуда.

Я сверлю его, словно собственного сына, отбившегося от рук, озлобленным взглядом – эта пьяная морда дует подлую улыбку, – и откуда только во мне эта агрессия? Борис горбит спину в старой серой футболке, с которой почти что сошел рисунок. Истощенные ноги его обтягивают драные штаны. Я запомнил эту одежду еще со школьных годов…

– У тебя сигареты остались?

– Ну так, не особо много? А что?

– Так идем, купишь себе сигареток. И прихватим еще что-нибудь пожевать.

Чуть поразмыслив в нетрезвом состоянии, он наконец выдает:

– Ладно, дай переоденусь только.

Борис прячется в комнате. Я присаживаюсь на уродливый табурет, чтобы завязать шнурки на туфлях, потом накидываю пальто. И зачем только, спрашиваю я у самого себя, я вырядился в официально-деловой стиль ради этой дружеской пьянки? К чему эта невозмутимая преданность стилю и слепая любовь?