Покровители

Повернувшись в кресле, я взглянула на спящую женщину, понимая, что только она способна помочь мне обрести новую жизнь. Ее золотистые волосы раскинулись по постели и спускались на спину, грудь тихо вздымалась. Мне вспомнился мужчина, расстроивший Алису в «Руке с челноком», и то, как она сказала, что дети не стоят тех сложностей, которые требуются, чтобы их вырастить. У меня возникло ощущение, что она стала первым человеком, которого я могла назвать подругой, но что я, в сущности, знаю о ее жизни?

Словно почувствовав, что за ней наблюдают, Алиса пошевелилась на своей узкой кровати и тихо застонала. Я видела, что она вновь успокоилась, но потом неожиданно напряженно вытянулась, и ее руки вцепились в одеяло.

– Забудь ее, – тихо проскулила она, – забудь…

Но пока я решала, не стоит ли разбудить ее, она так же внезапно успокоилась, тело ее расслабилось, лицо разгладилось, и она продолжила мирно спать.

А я продолжала сидеть, сложив руки на животе, и смотрела, как проявляется перед рассветом чернильно-синее небо, и только когда птичьи крики прорезали тишину, веки мои потяжелели, и я вернулась в кровать на остывшие простыни.

* * *

Утром, собравшись к завтраку, мы представляли собой мрачную компанию. Алиса хотела, видимо, отправиться есть со слугами, но я просила ее остаться со мной и матерью, и, хотя она отказывалась, я настояла на своем. Ни она, ни моя мать не испытывали радости от общей трапезы, и обе сидели с мученическим видом, когда перед ними поставили тарелки с яйцами. Принесли и хлеб, но его вкус резко отличался о того, что пекли в Готорпе. И мне вспомнилось, как вчера вечером слуга сообщил матери, что у них остался только ржаник, хлеб, сделанный из отрубей, а не из муки.

Местами платье и капор, казалось, царапали мою кожу, и я вяло почесалась, подавив зевок. Алиса медлила, не решаясь начать есть вареное яйцо, и тогда я тоже взяла с тарелки яйцо, ощутив на ладони его теплую весомую округлость. На фоне плотного яичного белка моя рука выглядела желтоватой.

– Флитвуд, может, вам попалось недоваренное яйцо? – спросила моя мать.

Я откусила немного белка и сочла его удивительно вкусным: достаточно соленое и твердое, совсем не те полужидкие, сваренные в мешочек яйца, которые подавали в скорлупе с кухни в Готорпе. Мне пришлось положить его на тарелку, поскольку у меня опять зачесалась рука, и я сильно потерла рукав там, где не могла достать до кожи.

– Флитвуд, неужели у вас завелись вши? – опять спросила мать.

Я подумала, что это вполне возможно, хотя и не замечала их. Какое-то легкое возбуждение или зуд охватил все мое тело, от лодыжек до ушей. Я почесывала то шею, то лицо, то запястья или чулки: все, до чего могла дотянуться.

– Может быть, – ответила я ей.

В принципе от вшей и грязи могли страдать бедняки, но я-то протиралась ежедневно влажными салфетками и наносила розовое масло на запястье и шею.

– Доешьте спокойно завтрак, – посоветовала мне мать, – хорошо бы, если бы у вас появился такой же аппетит, как у вашей акушерки.

Алиса покраснела и, перестав намазывать маслом хлеб, медленно положила нож.

– Я предпочитаю пшеничный хлеб, а не эту серую выпечку, – ответила я, надеясь на сей раз вогнать в краску ее саму, и моя надежда оправдалась.

Хотя я солгала: ломти этой теплой и питательной зерновой буханки со свежесбитым маслом были на редкость вкусны. Зуд начался опять, и я, с лязгом бросив на стол нож, вскочила, чтобы почесать сзади ноги.

– Флитвуд!

– Я не понимаю, что со мной происходит.

Запустив пальцы под платье, я почесала спину, и, хотя спине стало легче, но опять зачесалась рука там, где я ее только что почесала.

– Держите себя в руках. Что за спектакль вы устраиваете?

– Не знаю, раньше со мной такого не бывало, но в вашем доме у меня сразу все зачесалось с головы до ног. Мама, у вас принято стирать постельное белье?

– Не говорите ерунды, естественно, вам постелили чистое белье!

– Мне необходимо переодеться. – С гордым видом я направилась к выходу, но в дверях помедлила. – Джилл, ты не могла бы помочь мне?

Алиса с явным облегчением встала из-за стола и, выйдя из столовой, поднялась вслед за мной в наши покои. Я с нетерпением ждала, когда же она распустит все шнуровки и тесемки, которые сама же затягивала и завязывала менее получаса тому назад.

– Быстрее, пожалуйста!

В итоге платье упало к моим ногам, и я переступила через него; затем лиф освободился от корсета, и за ним последовали французские фижмы. Наконец-то я смогла сесть, снять чулки, и почесать руки под рукавами. Забравшись под рубашку, я коснулась своего живота, той твердой и гладкой натянутой плоти, что прежде была рыхловато-мягкой. Вытащив шпильку из прически, я поцарапала ее кончиками шею под затылком.

Глядя на меня, Алиса задумчиво провела рукой по собственной шее, пока я отчаянно почесывалась, крутилась и извивалась перед ней.

– Может, вам надо принять ванну? – предположила она.