Полдень, XXI век, 2010 № 02

— Глеб, а Глеб, а ты, правда, все про всех знаешь?

Я чуть языком не подавился.

А что ей ответить? Семь минут назад я мог бы взять ее за руку и рассказать ей такое, чего она сама о себе не знает… А сейчас?

— Давай руку.

Она протянула мне ладошку, я взял ее в свою руку, и… ничего не почувствовал, как ни напрягался!

Тогда я прикрыл глаза и изобразил, как умел, на лице бурную мыслительную деятельность.

— Тебя зовут Маша, — объявил я торжественно — Тебе пять лет, три месяца и восемь дней. Ты очень веселая и любознательная. А сейчас мы приедем на станцию, и ты выйдешь из вагона со мной!

Она посмотрела на меня. Наклонила голову и сказала:

— С тобой — выйду!

* * *

Я на всю жизнь запомню лица тех, кто на платформе видел, как из аномально пустого в час пик вагона на платформу вышли четыре человека. Я с Машенькой, крепко ухватившей меня за руку, а за нами — Ася с повисшей у нее на руке Мариной. Я уже было приготовился пробиваться сквозь плотные ряды жаждущих уехать, но люди были ошарашены настолько, что расступались перед нами.

По пути к эскалатору мы с Асей поменялись сопровождаемыми. Я почувствовал, что ей тяжело буквально тащить на себе Марину, которая была на голову ее выше и, по моим прикидкам, кило на десять тяжелее…

К эскалаторам я не подходил уже лет пять. С тех пор, как двадцать лет назад они все как один отказались поднимать меня к поверхности, я совершенно по-детски сначала пытался головой пробить невидимую стенку, а потом по-детски же обиделся на неодушевленные железяки. Вот и сейчас, подходя к эскалатору, я испытывал страх. А вдруг — не выпустит опять. Вдруг — все зря?

Взойдя на широкую металлическую ступеньку, я вцепился в резинку перил. Марина висела на мне, как висел бы мешок с картошкой, умей он отрастить руки, чтобы цепляться за окружающих.

А ступенькой ниже стояла Ася. И я спиной чувствовал, как прижимается к ней Машенька.

Середина эскалатора. Я весь внутренне сжался, ожидая, что ступенька начнет ускользать из-под ног и придется, балансируя с повисшей на руках Мариной, спускаться вниз.

Свет вертикальных цилиндрических ламп вдруг стал нестерпимо ярким, резиновые перила заскользили в потной ладони, и… И ничего не произошло! Вестибюль станции становился все ближе. Со стенок эскалаторного тоннеля на нас смотрели рекламные щиты.

Метро отпускает меня! И это значит, что я сам захотел выйти, ведь против воли метро никого не держит — это закон.

Я весь обмяк, и если бы Марина не вцепилась в меня мертвой хваткой, точно бы упала.

За моей спиной выдохнула Ася. Уж кто-кто, а она знала, какие напряженные складывались у меня отношения с эскалаторами последние два десятка лет.

* * *

На улице шел снег. Густыми влажными хлопьями старался укрыть площадку перед выходом из станции. Но ничего не получалось. Толпы людей немедленно превращали чистое белое покрывало в серую кашу, неприятно хлюпающую под ногами.

Мы шли по улице, держась за руки, как школьники. Я и Ася. А еще я держал за руку Машеньку.

Я никогда не смогу понять, каким образом Асе удалось убедить Марину, уговорить ее, что хотя бы эту ночь девочка должна провести у Аси. И как Марина могла доверить дочку незнакомым, в сущности, людям? Но ведь как-то же убедила. И я не спрашивал ее, как именно.

Сразу, как мы покинули вестибюль станции, Ася захотела отзвониться Светке и предупредить, что ей теперь уже точно придется дорабатывать свою смену.

Но, как выяснилось, Асин мобильник я умудрился забыть в вагоне. Она, даже не расстроилась. Так прямо и сказала, что сил расстраиваться у нее сейчас нет. А я подумал, этот мобильник станет последним из того, что я забыл в метро. Ведь есть же на свете множество гораздо более важных вещей, о которых забывать не следует. В метро и не только.

* * *

Отловив на загруженной улице частного извозчика, мы дружно оккупировали заднее сиденье. Нам необходимо было о многом переговорить. Утомленная Машенька мирно посапывала у меня на коленях, которые с каждой минутой все больше немели. Но мне, если честно, было плевать. Даже в машине Ася не выпускала мою руку из своей, а это дорогого стоило. И ради этого я готов был терпеть и куда более серьезные неудобства.

Слова не шли. Да и не нужны они были здесь, на тесном матерчатом диванчике случайного такси. Все, что мы могли бы сказать друг другу, звучало бы фальшиво, неточно, а главное — ничего можно было не говорить, и мы оба понимали это.

Это понимание было самым важным, что только могло быть. И потому мы просто молча держались за руки.

— Девочку я у нее заберу, чего бы мне это ни стоило, — сказала Ася шепотом.