Полдень, XXI век, 2010 № 02

Может быть, и впрямь дураки и дороги — беды, но они меня не напрягают. Дураков доить надо, а по дорогам мой хаммер уж проползет как-нибудь. Но вот как отцам нашим родным, благодетелям и кормильцам, так предложить, чтобы и не обидеть, и не переплачивать… Вот это — всем бедам беда!

Сделал, конечно, я это умею, но не за десять минут, все тридцать угробил. Теперь вечером надо быть готовым — его секретарша позвонит, после такого письма — точно позвонит!

Побежал к Хозяину хвастаться. Даже жара мне теперь нипочем: будет товар! У меня и покупатели расписаны — а там такие люди… хорошо все будет теперь!

Хозяин стоял на лесенке у входа в кафе. Рассматривал чек.

— Что, дядя Миша! — крикнул я ему весело. — Проверяешь, не обсчитали ли часом бедного человека? С каких это пор ты в чеки смотришь?

— С младенчества, — грустно сказал Хозяин. — Понимаешь, там у них мальчишка. Бармен, заодно и за кассира. Странный какой-то.

— Ахтунг? — спросил я, смеясь.

— Этого не скажу, не знаю. Понимаешь, я ему пятитысячную дал, он мне сдачу в книжечке. Я не посчитал, но, кажется, там пять бумажек было. Тысячных. Странно. И листик этот — тоже странный какой-то.

— Дай поглядеть, — я отобрал у него листик. На листике было написано:

СЧЕТ (ПОСЛЕДНИЙ)

И снизу нули, много нулей — и за греческий нули, и за мясо, и за морс, и даже скидка — нуль-нуль руб. нуль-нуль коп.

А вот тут я разозлился… до белых пятен в глазах, зубами заскрежетал, я это умею. Хозяин в сторону шагнул, почуял… Нельзя меня сердить! Опасно для жизни.

Бармен. Копперфилд сраный! Тварь. Сопля. Я тебе покажу мистику…

— Бери ключи, — прорычал я, протягивая Хозяину свои. — Медленно иди к машине, глядя по сторонам, садись и жди. Заведись и кондей вруби. У меня — дело!

Хозяин, умница, молча взял ключи, а я через три ступеньки зашагал в кабак. Внутри официанточка на пути попалась — так ее как ветром унесло.

— Стеллы, — приказал я бармену, с грохотом отшвырнув табуретку, мешавшую стать у стойки.

Оперся локтями, уставился на него. В упор.

Бармен, щенок щенком, тоже уставился на меня. Доброжелательно, с любопытством. То ли жизни не видел, то ли из динозавров. Из динозавров — это которым я голову уже откусил, а у них нервная система длинная, они еще не понимают, разговаривают, шутить пытаются, как равные себя ведут. Большая редкость.

Потом бармен взял кружку, повернул ручку крана и начал наливать пиво. И руки у него были щенячьи, тощие, в черненькой шерстке… Я расслабил мышцы и прикинул, как лучше прыгнуть через стойку, чтобы сразу кадык гаду разбить, я это умею. Чтобы пивные краны не задеть, их там пять штук было — три справа, два слева…

А вот это он понял — отшатнулся, кружку недолитую уронил — не разбилась, прогрохотала по кафелю:

— Вы что, вы что?!

Нет, даже не щенок… Мордочка со скошенным подбородком, кучерявенький, бакенбардики жиденькие, носик картошечкой… ножонки тощие, как у кузнечика, в джинсиках назад выгибаются. Козленок он был. И даже не козленок — козленыш.

— Мое пиво, — напомнил я.

Козленыш, глядя в пол, труся, взял другую кружку, подошел, открыл кран, и пиво тоненькой струйкой потекло по стеклу.

Слишком близко подошел.

Я поймал козленыша левой за загривок и притянул вплотную.

— Мальчик, — дохнул я нежно и страстно ему на ушко, я это умею. — Мальчик, если старичок, которому ты счетик клоунский сунул, ходит в тапочках и без охраны… он потому так ходит, мальчик, что от него другим охрана нужна. Скажи, мальчик с тоненькой шейкой, как ты думаешь: если я тебя к себе еще чуть притяну и в лобик ладошкой толкну, что будет?

— Какой счетик? — в панике проблеял козленыш; пиво переливалось у него через край, но он не замечал, короткие толстые пальчики-копытца тряслись. — Не знаю счетиков, что вы хотите…

Козленыш теперь был гадкий, потный от ужаса, вонючий, того гляди — обделается. А я наоборот — успокоился малость.

— Вот такой, — я положил на стойку «последний» счет.

Козленыш близоруко сощурился, и тогда я пригнул его к стойке почти вплотную, с трудом удержавшись, чтобы не приложить прыщавым лбом.

Дал время проникнуться, а потом обхватил ладонью скошенную мордочку и толкнул, другой рукой приняв у него наполненную кружку. И кран текущий закрыл.

Козленыш заелозил на мокром кафельном полу, пуская кровавые пузыри разбитым носиком.

— Встать! — приказал я.

Козленыш встал, плача и хлюпая.

— Я человек простой, как видишь! — проорал я во всю глотку, — суеверный! И если таксист, которого ты вызовешь, скажет, что его такси последнее, я сверну ему шею — я умею! — чтобы не ошибался! А сам уеду на другом! И если я увижу надпись «последняя» на бабе, с которой ты меня познакомишь, — тогда я сделаю так, что ни один мужик ее больше не захочет, а сам поимею следующую!., и очень быстро, будь это хоть в пустыне! А когда я вижу счет, который ты дал Хозяину, то либо ты его перебиваешь, либо я сам, сидя на твоем трупе!

Козленыш молчал. Козленыш проникся до селезенок, бздел сказать — не то, нехорошо было козленышу.

— Быстро! — каркнул я.