Поле чести

— Ну, а как вы считаете, какими-то концепция ми они располагают, вот эти самые информационные средства? То есть я что хочу сказать, там просто как бы огульная ложь или все-таки это имеет некую такую определенную программу, что ли?

— Нет. Нет программы, потому что нет программы у хозяев. Нет программы у хозяев, они даже как в отношении Госдумы себя вести еще не договорились. Даже внутри своих группировок, не только между группировками. Поэтому у них нет ни концепции, ни толковой политики, ничего нет.

— Понятно. Александр Глебович, чего бы вы хотели для России, и чего бы хотели лично для себя! Как бы вы хотели, чтобы ваша жизнь сложилась, ваше желание?

— Да вы знаете, я не могу сказать на эту тему ничего определенного, во-первых, потому, что я не раскрываю своих планов в отношении себя никогда, а что касается России, то, вы понимаете, столько мечтателей, которые чего-то для нее хотят. Вот Гайдар «хочет», и от этого его хотения дети мрут. В деревнях. Сейчас другой «хочет», и беда не меньшая. Тут очень мало — «хотеть», это только, к сожалению, история может проверить, бредовые у вас идеи или нет. А когда эти бредовые идеи начинают применяться на практике и причиняется страшное зло людям… Не знаю. Я опять-таки объясняю: Я ВО ВЛАСТЬ НЕ СОБИРАЮСЬ!

— Во власть вы не собираетесь, но вот вы же занимаетесь политической деятельностью? То есть вы, значит, имеете какие-то политические идеалы: там, монархия, республика, коммунизм…?

— Нет, монархия — хорошо, когда монарх есть. Когда есть монарх, замечательно совершенно. Но монарха не вижу. И не вижу никого, кто мог бы занять его место. Даже близко никого нет, к сожалению. Что касается любого другого общественного устройства, мне совершенно все равно, как оно будет называться. Я настолько человек сложный и с непонятной, неординарной судьбой, что на мне очень легко можно проверять демократичность или недемократичность тех или иных процессов в обществе. Если меня душат, при том, что я не нарушаю никаких законов, лишают меня слова или каким-то образом еще на меня воздействуют… Притом я беру как базу свое законопослушание, то, значит, это устройство бесчестно и недемократично. Это, в общем, легко проверить. Потому что все остальные обслуживают, а я как бы делаю то, что хочу. И если существует система власти, которую устраивает человек, делающий то, что хочет, при условии честности и соблюдения законов — значит, эта власть нормальная. Пока, честно говоря, я такой власти не встречал, не видел.

— Как вы чувствуете себя в Думе?

— Оттуда открыты двери на все уровни, куда я не мог выйти, даже будучи самым популярным репортером Союза. Я ощущаю себя как в дамках: то есть могу ходить по любым полям, делать все, что мне хочется, и меня довольно сложно остановить.

— Теперь у вас расширились возможности в получении информации?

— Сузились. Я взял ручку и поставил четыре своих подписи в документах по секретности и особым допускам, поскольку оказался в комитете по безопасности, курирующем внешнюю разведку и ФСК.

— Так что продолжения «депутатской рулетки» вам уже не сделать?

— Нет, потому что долг чести обязывал бы меня первый сюжет сделать про себя самого, а надо мной уже достаточно издевалась пресса, чтобы я добавлял еще что-то от себя.

— Александр Глебович, как можно оценить работу Государственной Думы за полгода?

— Сам механизм работы Госдумы чрезвычайно уязвим и глупо придуман. Несмотря на богатство политической жизни, лидеры политических фракций, на мой взгляд, очень редко высказываются от имени своих фракций. Наиболее яркие, талантливые люди, люди, имеющие громкие имена (Говорухин, Бабурин, Власов, Лукьянов и другие) почти вообще не выступают. Самые талантливые оказались в тени, так как «средняя» масса завладела всеми командными высотами.

Не могу сказать, что удовлетворен работой Думы. И не могу быть удовлетворен тем, что законы принимают безликую литературную форму. Из текстов законов выхолащивается живое слово. Действует неверный стереотип: чем закон неинтереснее, тем он понятнее. Закон должен быть интересным, увлекательным чтением.