Полет сквозь годы

Но немногие, наверно, знают, какое громадное число воронок от фашистских бомб наблюдали мы с воздуха в окрестностях родного города, особенно на дальних подступах к нему. Объяснялось это тем, что под массированным зенитным огнем противовоздушной обороны и атаками наших истребителей немецкие летчики вынуждены были сбрасывать смертоносный груз где попало, неприцельно, дабы поскорее выйти за пределы огневого пояса.

В октябре сорок первого года, когда угроза Москве со стороны бешено рвавшихся в глубь России фашистов возросла, наше правительство дало указание об эвакуации из столицы гражданского населения и важнейших промышленных предприятий. Братья Сергей и Лев вместе со своими предприятиями эвакуировались. Григорий и Юрий оставались в Москве. Василий часто выезжал во фронтовые госпитали, а основную работу проводил в одном из главных военных московских госпиталей. Помню, что сказал мне в те полные тревоги и боли дни один артиллерист, участник гражданской войны, когда мы случайно и очень откровенно вдруг разговорились. Глянув на пустынную Арбатскую площадь, над которой висели привязные аэростаты, он произнес: «Клянусь своей седой головой: Москвы не отдадим, а немец здесь зубы сломит!..»

Угрюмой, суровой и грозной выглядела наша Москва в ту военную зиму. На центральных площадях, магистралях и прилегающих к ним улицах громоздились надолбы; окна домов в нижних этажах были завалены мешками с амбразурами для пулеметных гнезд. На крышах располагались зенитчики. Столицу опоясали вырытые населением противотанковые рвы, окопы. Одним словом, Москва ощетинилась, собираясь достойно встретить врага...

Завод получил приказ эвакуироваться в Поволжье. Летчики и техники работали без устали, разгружая заводской аэродром от задела самолетов Пе-2 и перегоняя их, часто не облетанными. Обратно нас срочно доставляли на грузовых самолетах Ли-2, и мы снова и снова гнали машины в Поволжье... Грустную картину являл наш опустевший красавец-завод. В нем было непривычно и нестерпимо тихо и пусто, по цехам свободно могла разъезжать автомашина.

Но видеть то, что творилось на новом месте, было еще тяжелее. Вся территория завода была до отказа забита привезенными из Москвы и сваленными кое-как станками, заготовками и другими ценнейшими материалами. Больно до слез было глядеть на все это, брошенное под открытым небом и засыпанное снегом. Казалось, никакие силы уже не смогут вдохнуть жизнь в застывший металл. А в каких условиях оказались первое время наши люди, переехавшие сюда с семьями! Они поселились в театрах и клубах, спали вповалку, не имея кроватей, стульев, вообще первых предметов обихода. Один примус или керосинка часто приходились на несколько семей. Потом наспех были построены фанерные бараки, но зима 1941/42 года оказалась настолько жестокой, что жить в них стало почти невыносимо: топили на воздух. С продовольствием обстояло не легче. Каждый летчик обзавелся целлофановым мешочком, в котором относил домашним сухую часть своего суточного пайка. 

Сюда же, на Волгу, эвакуировался с семьей брат Сергей — уже не моторист, как двадцать два года назад, в разгар боев на Восточном фронте, а крупный авиационный конструктор. До войны Сергей работал главным конструктором моторостроительного завода и создал весьма удачный двигатель. На самолете с этим двигателем Владимир Константинович Коккинаки совершил свой перелет в Америку. Моторы конструкции Сергея были установлены и на самолете «Родина», на котором женщины-летчицы В. Гризодубова, П. Осипенко и М. Раскова совершили известный перелет из Москвы на Дальний Восток. В обоих случаях моторы работали безупречно.

Вскоре в Москве, на базе нашего завода, возникли фронтовые ремонтные авиамастерские, и работа на старом месте, хотя и не идущая по своим масштабам ни в какое сравнение с прежней, все же началась. По ходатайству начальника мастерских я был откомандирован в его распоряжение вместе с летчиком-испытателем Грацианским, чему бесконечно обрадовался, так как тяжело переживал разлуку с семьей. Курсируя на Ли-2 между эвакуированным заводом и столицей, я каждый раз, покидая прифронтовой город, не знал, застану ли родных в живых, и, возвращаясь, каждый раз опрометью мчался на улицу Веснина, куда перебрались они временно к брату Григорию.

С моим переводом в Москву мы опять поселились в нашей прежней квартире. Жена моя, начавшая с первых дней войны работать в заводской поликлинике, выполняла еще общественные поручения по устройству детских яслей, руководила группой самозащиты нашего поселка.

Хвастливые на весь мир заверения Гитлера устроить в ноябре парад своих войск на Красной площади, как знает читатель, с треском провалились; радостные дни победы над врагом под Москвой были самыми счастливыми в первый год минувшей войны.