Полет сквозь годы

Знакомство со штурмовиком оказалось для меня памятным. При облете, кажется, третьей машины, когда высотомер показывал около 300 метров, на меня вдруг хлынул из мотора поток горячего масла. Оно моментально и густо залепило стекла фонаря, лишив меня всякого обзора. Я машинально отбросил крышку колпака, но тут же понял, что сделал глупость: горячее масло, вместе с воздушным потоком, ударило мне в лицо, залило всю доску приборов. Как ни старался я протирать глаза и указатель скорости, мои усилия ни к чему не вели. Вскоре я почувствовал, что слепну. Быстро захлопнув крышку фонаря и кое-как протерев масляными перчатками и рукавом комбинезона глаза, приоткрыл левое боковое стекло, чтобы хоть краем глаза уловить горизонт и землю. Предстояло одно из двух: либо, набрав высоту, прыгать с парашютом, либо попытаться найти свой аэродром и садиться вслепую. Приземлиться на другом аэродроме я не мог из опасения столкнуться там с другими самолетами, а бросить в воздухе машину, которую ждал фронт, считал преступлением. Решил садиться у себя.

При продолжавшемся интенсивном выбросе масла мотор в любую минуту могло заклинить, и тогда участь моя была бы решена... К счастью, я различил под собой аэродром. Резко прикрываю газ. Слева проносится стоянка, значит, я — над посадочной полосой. Но высота велика, на аэродром мне уже не сесть. Дальше — лес, постройки, а еще дальше — сравнительно ровное поле. Чуть-чуть прибавляю газ... Препятствие проносится под крылом. Выключаю мотор, начинаю «щупать» землю... кажется, кривая вывезла... Резкий удар! И мой добрый, хороший Ил-2, срезав крылом, как бритвой, телеграфный столб, плавно коснулся земли.

...В эту первую военную зиму тяжелую утрату понесла наша авиационная промышленность: в расцвете творческих сил погиб один из самых талантливых конструкторов-самолетчиков Владимир Михайлович Петляков. Созданный им самолет Пе-2, пришедший на смену устаревшему СБ перед самой войной, явился крупной вехой в развитии нашей бомбардировочной авиации. Он обладал значительно большей, чем его предшественник, скоростью, маневренностью и грузоподъемностью. Построенный вслед за тем самолет Пе-3 имел непревзойденную по тем временам скорость. Поэтому он свободно использовался как дальний разведчик. 

Тяжелый четырехмоторный бомбардировщик В. М. Петлякова ДБ-7 не шел ни в какое сравнение ни с одним из прежних кораблей: он отличался как высокой скоростью и грузоподъемностью, так и большой расчетной высотой полета (благодаря примененному на нем специальному центральному наддуву). Осенью 1941 года из этих мощных бомбардировщиков сформировалась специальная группа особого назначения, удачно бомбившая глубокие немецкие тылы — Кенигсберг, Берлин и другие центры.

Причины нелепой гибели конструктора и по сей день остаются не совсем понятными. По служебным делам В. М. Петляков должен был срочно вылететь из Поволжья в Москву. На площадке завода имелось два самолета Ли-2, предназначенных специально для почтово-пассажирской связи с Москвой. Почему Владимир Михайлович не обратился ни к директору завода, ни к начальнику военной приемки, в ведении которых находились Ли-2, остается совершенно непонятным, если не считать застенчивость и необычайную деликатность Владимира Михайловича. Почему он, никому не сказав ни слова о своем отлете, попросился на один из Пе-2, в составе большой группы перегонявшийся через Москву на фронт? Почему, несмотря на свирепые морозы, был одет легко, в демисезонное пальто и ботинки? На эти вопросы никто не мог ответить. Командир перегоночной группы, думая, очевидно, что его просит об услуге рядовой работник завода, посадил Владимира Михайловича в первый подвернувшийся под руку самолет, экипаж которого оказался недостаточно опытным. Оторвавшись от земли, самолет быстро полез вверх, вошел в низкую облачность и через несколько минут, делая, как можно было определить по звуку мотора, круг над аэродромом, вывалился из облаков. В беспорядочном падении, с полностью работающими моторами, машина врезалась в землю. Гибель всего экипажа и конструктора произошла мгновенно.

Хоронили Владимира Михайловича на городском кладбище. Несмотря на ветер и мороз, достигавший сорока восьми градусов, провожать его вышел весь заводской коллектив, что лучше всего говорило о той любви и уважении, какими пользовался этот прекрасный человек...

Через несколько месяцев я снова оказался в Поволжье и не поверил своим глазам: общежития были ликвидированы, люди размещались вполне прилично. Но больше всего поразил меня заводской двор. На том месте, где совсем недавно царил хаос, был разбит чудесный сад — с насаженными деревьями, клумбами и грядками цветов, с желтыми дорожками и скамейками для отдыха. И это сделали наши люди, жившие в таких тяжелых условиях и трудившиеся во имя победы не покладая рук. Сам завод работал уже на полную мощность.