Полет ворона

— Ладно, приезжайте, — со вздохом сказала Таня и повесила трубку.

Она встала, потянулась, придирчиво посмотрела на себя в зеркало. Да, с пиршествами и ночными бдениями пора кончать. Таня вновь сладко потянулась и пошлепала в ванную, привести себя в порядок к визиту свекрухи. И что же такого выкинул Ванька? Интересно.

После того как она выставила его в феврале, он почти не давал о себе знать. Приезжал пару раз, мрачный, трезвый забрал свои вещи, машинку, на прощание бурчал что-то невразумительное. А звонить и вовсе не звонил. Да не очень-то и хотелось.

Со времени их первой памятной встречи в общежитии. Марина Александровна заметно постарела. Или, может быть, просто сдала от переживаний последних дней. В таком возрасте переживания оставляют сильные следы. Таня приняла ее, как своего человека, на кухне, усадила, угостила чайком с остатками вчерашнего торта, напоила валерьянкой и выслушала невеселый, прерываемый слезами рассказ.

— Зимой он пришел к нам с чемоданчиком совсем как в воду опущенный. Плакал, говорил, что сам во всем виноват, сказал, что поживет у нас недолго, что возвращаться к тебе ему пока совестно. Первые дни отлеживался, потом отошел немного, взялся за работу... Нет, не пил совсем, только сердитый стал, неразговорчивый. Закрывался в своей комнате, писал что-то, на машинке печатал. Выходил только по делам — на студию, в Литфонд. А так сидел в своей норе, выскочит, поест — и обратно. Я все пыталась поговорить с ним, убедить, что пора идти с тобой мириться, но он все уходил от разговоров. Не мешайте, мол, работать, я думаю...

Потом, в июне это было, закончил он, видно, рукопись, понес ее на студию. Вернулся через два дня, пьяный. Я за это время глаз не сомкнула, всех знакомых его обзвонила, морги, милицию. Когда он явился, отец, признаться, не выдержал, наорал на него, ударил даже. Иван ушел к себе, два дня не выходил даже поесть, только в уборную. На третий день возвращаемся мы с работы — нет Ивана, нет его лучшего костюма, и из шкатулки моей сорок рублей вынуто. Четыре дня мы с отцом жили как в аду. А потом звонит Иван, совершенно пьяный, и сообщает, что встретил женщину своей мечты, отныне будет жить у нее, а нас просит за него не беспокоиться. А в телефоне — музыка дикая, пьяный гвалт. Как тут не беспокоиться? Я, как могла, притворилась спокойной, говорю, телефончик-то оставь, адресок, вещи тебе привезем. А он засмеялся, хитренько так, гаденько... До сих пор в ушах этот его смех стоит. Нет, говорит, не оставлю, я теперь всем выше головы обеспечен, и ничего мне от вас не надо, потому что моя Таня не только красоты, но богатства сказочного, и я тут как сыр в масле катаюсь... И бросил трубку.

Я от такого звонка совсем рассудок потеряла, решила лаже что это он к тебе вернулся. Звонила сюда, заходила. Но тут никого не было.

— Не было, — подтвердила Таня. — Я была на Украине, на съемках.

— Да, и соседи твои так сказали... Ну, я потом подумала хорошенько, стала названивать его знакомым, выспрашивать, не знает ли кто такой Тани. И вмиг разыскала. Только лучше бы не разыскивала...

Марина Александровна закрыла лицо руками и разрыдалась. Таня вскочила, налила свекрови еще валерьянки, добавила корвалола. Та выпила, вытерла слезы и продолжила:

— Я позвонила Павлику Чернову. Был у меня записан телефон его новой квартиры, куда он после свадьбы переехал. Звоню туда, а мне отвечает... отвечает Ванькин голос, и опять пьяный. Он, говорит, здесь теперь не живет, теперь я здесь живу. Я, чтобы, значит, удостовериться, точно он ли, голос меняю, спрашиваю, а нельзя ли его новый телефончик. Сейчас, говорит, поищу. Слышу, кричит, Таню зовет, просит телефон Павла дать. А ему кричат, кончай, Ванька, дурковать, пошли их всех на... И смех, опять подлый такой. Короче, он трубку бросил.

Но мне этого достаточно было. Я поняла, что там он, у жены Павлика. Узнала адрес в справочном, бросилась туда. Он даже разговаривать со мной не вышел, а какой-то наглый грузин выставил меня за дверь чуть ли не с матом. Я хотела бежать в милицию, но вовремя одумалась. Это же такой скандал, а главное — замешана семья Дмитрия Дормидонтовича. У нас на работе и так всякие слухи ходят. Знают, что у Павлика с женой нелады, что он живет отдельно, у знакомых, сам дочку растит, что он категорически запретил отцу вмешиваться. Бережет его, молодец, понимает. Дмитрий Дормидонтович уже не тот, что прежде, стареет, ему такие хлопоты сейчас ни к чему. Да и положение его уже не столь надежно, у нас назревают большие перемены — это между нами, ты понимаешь. Мне уже втихую предлагают новую работу. Видишь всю сложность ситуации?