Поляков

Главный разрешал ночному дежурному сидеть не в большом кабинете, где обычно он проводил заседания, а в его личном, маленьком. Часто после одиннадцати вечера я занимал место за письменным столом Сергея Павловича. Передо мной лежали его книги, присланные ему статьи, отчёты, рукописи. Они касались самых разных областей науки, техники и даже искусства. В этой маленькой комнате я впервые понял, что Главный, обладавший необычайной эрудицией и широтой взглядов, постоянно много читал, занимался. В этой комнате рождались многие проекты, некоторые из которых были уже осуществлены после его смерти».

Так пишет о работе ночного дежурного Гречко, и тут же замечает, что в расписанном графике Генерального конструктора в дело шёл даже подъём по лестнице: «У Королёва часы приёма по личным вопросам приходились, кажется, на четверг — с трёх до пяти. Но был один секрет, впрочем, известный каждому сотруднику конструкторского бюро, как оперативно решить личный вопрос у Главного. Просто надо было утром встретить его у входа в КБ и вместе с ним подняться по лестнице до кабинета. Времени хватало, чтобы обсудить любую просьбу и тут же получить ответ по существу»^{151}.

Да, национальный автомобиль и космический корабль не равны на весах истории, но сходство тут в некоторых приёмах руководства, в методике. Рафаэль Давидович Кислюк вспоминал, что в Италии представители фирмы «ФИАТ» вывезли советских специалистов на роскошный курорт. Только все разделись и собрались окунуться, как Поляков собрал всех и сказал, что сейчас, прямо на пляже, пройдёт совещание, и так как тут нет чужих глаз и ушей, пусть каждый доложит о ходе работ по своей теме.

Целый час три десятка раздетых мужчин сидели на пляже и негромко обсуждали что-то. Видимо, другие отдыхающие принимали их за членов таинственной секты. Это и была секта — общество автомобильных фанатиков.

Рассказывают также, что 31 декабря 1966 или 1967 года Поляков проводил совещание. На этом совещании присутствовали одни москвичи, тем более что дело было в Москве. Проблем было много, и председательствующий не замечал, что время близится к полуночи. Около одиннадцати часов вечера Полякову робко намекнули на приближение Нового года. Он сурово оглядел присутствующих и сказал, что если кому-то очень надо, то пусть уходит, «а мы ещё поработаем».

Ушёл, рассказывали очевидцы, только один человек, а остальных Поляков отпустил около половины двенадцатого, не забыв, впрочем, их поздравить.

Ещё один случай относится к лету 1969-го. Тольятти, июль, жара… И что важно — воскресенье. Поляков проводит совещание по строительству. Наконец, завершает его в два часа дня и бодро говорит:

— Ну всё, товарищи, спасибо. А теперь — всем отдыхать! Но я лично поеду посмотрю, как строятся очистные сооружения.

И испытующе оглядел присутствующих. Кто-то нехотя проговорил, что тоже поедет на стройку, и ещё несколько человек присоединились к нему.

Один Житков, как рассказывают, набравшись смелости, сказал:

— А я — на реку, искупаюсь.

Поляков бросил на него свой известный взгляд, но ничего не сказал.

Ну и если ещё раз вернуться к сравнению Генерального конструктора и Генерального директора, то главное, пожалуй, в фанатичной преданности делу.

«Часто, говоря о Главном, рисуют портрет однолюба, для которого жизнь состояла из ракет, чертежей, механизмов. Да нет же, он был обыкновенным человеком, иногда весёлым, иногда грустным или рассеянным.

Мне рассказывали такой случай.

В молодости Сергей Павлович любил ездить на мотоцикле. Однажды, когда он куда-то спешил, мотоцикл сломался. С трудом добрался до города, замёрзший, голодный. Королёв зашёл в булочную у дороги, купил сдобную булку и тут же, на тротуаре, съел.

Спустя много лет Главный конструктор возвращался с совещания, и путь его проходил мимо старой булочной. Королёв попросил остановить машину. Зашёл в булочную… Прохожие с удивлением смотрели на человека, сидевшего на тротуаре с булкой в руках рядом с «ЗИМом».

Не знаю, был ли такой случай в действительности, но те, кто знал Сергея Павловича, согласятся со мной, что это похоже на Королёва»^{152}.

Вряд ли Полякова можно заподозрить в сентиментальности, но вот то, что он мог сидеть в каком-нибудь закутке и есть кусок хлеба с варёной колбасой, — несомненно. Он тоже был обычным человеком, безусловно, ранимым, но спасаемым как бронёй субординацией и деловыми формальностями.

А в воспоминаниях о Полякове есть такой эпизод. Виктор Поляков вызывает к себе Марата Нугумановича Фаршатова. Тот через некоторое время выходит из поляковского кабинета в несколько нервном состоянии. Его спрашивают: что, дескать, случилось, чем озадачен? «Поляков поручил сровнять Главный Кавказский хребет с землёй». — «Ну?! И что?» — «Ответил, что будем копать…»

Конечно, даром это не давалось. Воспоминания о конструкторах космической техники, увы, часто завершаются печальным обстоятельством смерти — это смерть скорая, часто от инфаркта, смерть на полигоне или за рабочим столом. Эти смерти нестарых ещё людей — прямое следствие работы на износ.