Полярный круг

Вагон трясся и гремел. С непривычки трудно было уснуть. Кайо вспомнил, как он ложился спать после изнурительного дежурства в стаде. В пологе мягко. От хорошо проветренных оленьих постелей пахнет прохладой и тундровым ветром. Стоит только приклонить голову к жесткому бревну-изголовью, покрытому оленьей шкурой, как сон обволакивает со всех сторон, погружает в себя, берет в ласковые объятия и не отпускает до самого утра, давая отдых и новые силы пастуху. Великая тишина тундры сторожит сон оленевода, накрывая его поверх оленьего одеяла.

Кайо думал, что он не сможет уснуть в такой тряске, и приготовился к бессонной ночи. Обследовав купе, он обнаружил над головой специальную лампочку для чтения — можно полистать взятые в дорогу журналы.

Иунэут тоже взяла «Огонек», почитала некоторое время, но довольно быстро заснула.

Кайо с завистью поглядел на нее: жена могла спать в любое время, и при любом шуме.

Глаза Кайо бездумно скользили по журнальным строчкам, но беспокойные мысли о предстоящем свидании с родителями Алексея лезли в голову, не давали ни читать, ни заснуть.

Лишь под утро Кайо удалось задремать.

Но ему снился удивительный сон, который перебивался явью.

Кайо казалось, что вот он спит в этом уютном купе «Красной стрелы», а за окном пасется оленье стадо. Проносятся сопки, речки и озера, вентилятор, укрепленный над окном, разгоняет комаров, а вагон мчится по тундре, разрезая оленье стадо, распугивая телят и важенок. Прямо из-под наполненных водой кочек вдруг вырастают блестящие рельсы и пронзают, словно солнечные лучи, распадки.

Но как остановить неудержимый пастушеский вагон, загнать на высокий берег речки, чтобы постоял он тут, пока олени не нагуляются возле снежных заплат, оставшихся на склонах гор от прошедшей зимы. А хорошо бы сделать огромный вентилятор наподобие этого да и подвесить над оленями разгонять комарье и оводов.

Потом Кайо проснулся, отчетливо сознавая, что едет он на самом деле в поезде из Москвы в Ленинград, а над окном шуршит пластмассовыми лопастями вентилятор, бессильный даже против одного комарика, не то что против тундровых полчищ кровососов.

Некоторое время после этого Кайо не спал, одолеваемый беспорядочными мыслями. Чтобы как-то угомонить их, он начал вспоминать давнишний поезд из Москвы в Ленинград. Он смотрел на себя из далекого сегодня, на паренька в засаленном ватнике и в мохнатой шапке-ушанке, робкого, оглушенного непривычным миром. Но тот Кайо не был обременен сегодняшними заботами, хотя был полон нетерпения увидеть этот город. У сегодняшнего Кайо чувства были глубже, потому что он был не один.

Думая о предстоящих переживаниях, он почувствовал особую бережную нежность к жене, опасение, что она может пострадать.

Кайо искоса поглядел на Иунэут: она лежала лицом к стене. С полного плеча ее сползло одеяло. Кайо свесился со своей полки, бережно укрыл Иунэут и вернулся к своим мыслям.

И вдруг неожиданно для себя уснул глубоким сном и проснулся от стука в дверь.

— Граждане пассажиры, пора вставать, — послышался голос проводницы. — Подъезжаем к Ленинграду.

Иунэут уже сидела на полке и расчесывала косы. Всю жизнь она носила косы — менялись моды, а она все оставалась со своими двумя густыми, туго заплетенными косами, красиво свисающими по обоим плечам.

Через некоторое время в купе пришли Маюнна и Алексей.

По коридору прошла буфетчица, предлагая бутерброды к утреннему чаю. Кайо бросился к ней, но его остановил Алексей:

— Дома позавтракаем. Мама, наверное, напекла, нажарила там…

Кайо не стал напоминать о том, что решил остановиться в гостинице: зачем лишний раз волновать парня.

Алексей подвел к окну Маюнну и начал громко говорить:

— Во-он там, видишь, шпиль. Нет, это не Петропавловская крепость. Это дом на Московском проспекте. А недалеко от того дома наш.

Маюнна с Алексеем загородили окно, и Кайо с женой могли только догадываться о том, что они там видят.

Поезд уже замедлял ход. Алексей оторвался от окна и, повернувшись к Кайо и Иунэут, сказал:

— Вот и приехали.

Сердце у Кайо сжалось, и он посмотрел на жену.

— Будем собираться, — сказал он и взял плащ.

Пока шли по длинному коридору, Алексей выглядывал в окна, потом закричал:

— Мама! Папа! Сестренка!

А Кайо боялся увидеть людей, которые ждали их. И в то же время так хотелось увидеть новых родственников хоть краешком глаза, чтобы понять, как с ними поздороваться, что им сказать на первый случай.

Сзади уже напирали другие пассажиры, да и чемоданы, которые оттягивали обе руки, не давали возможности отвлекаться, смотреть по сторонам. Кайо шагнул на перрон и увидел перед собой четыре новых незнакомых лица, улыбающихся, приветливых.

— Ну вот, мы приехали, — сказал Алексей и примолк. Родители его, видимо, ждали, что он представит своих чукотских родственников.

Тягостное молчание продолжалось, и только поймав укоризненный взгляд сестры, Алексей спохватился:

— Вот моя жена, Маюнна ее зовут…

Маюнна подала руку сначала Петру Тимофеевичу, потом его жене, затем — сестре мужа.

— А это, значит, Павел Григорьевич.

Кайо протягивал свою руку в том же порядке, как Маюнна.