Полярный круг

— «Астория» или «Европейская», — ответил Алексей. — Есть и новые — «Россия», «Ленинград», «Советская»…

— Какая ближе к вашему дому?

— «Россия».

— Вот там мы и остановимся, — решительно сказал Кайо.

— Ну, это вы зря, — с обидой произнес Алексей.

— Так будет лучше всем, — убежденно произнес Кайо. — Зачем нам стеснять друг друга? Поразмысли сам как следует — и согласишься со мной.

— Но мои родители смертельно обидятся, — сказал Алексей. — Тогда лучше было и не приезжать.

— Не мучайся зря! — сказал Кайо. — Все будет хорошо. Может быть, потом, когда мы узнаем друг друга получше и станем настоящими друзьями и родственниками — будем жить вместе.

Весь день до отхода поезда — во время обеда, во время ужина в шумном, огромном зале ресторана «Москва» — Алексей пытался уговорить Кайо остановиться у его родителей. Главным доводом его было одно — родители обидятся.

Кайо старался не слушать настойчивый голос Алексея. Он наблюдал за посетителями ресторана, отмечая про себя, что в Москве, наверное, как ни в каком другом городе страны, видно, как много разных народов живет на советской земле. Вот сидят узбеки в красивых тюбетейках и пьют чай, а вон еще какие-то народы, но не чукчи и эскимосы, это Кайо мог уверенно сказать. Недалеко от их стола сел человек в темном костюме, со значком депутата Верховного Совета. Этот был точно якут, в этом Кайо мог поклясться. Уж своих-то соседей по тундре он знал.

За щедро накрытым столом сидели красивые усатые люди И громко, заглушая музыку, разговаривали. Кто же они? По виду похожи на грузин, но единственный грузин, которого Кайо встречал в жизни — доктор Григол Нацваладзе, — был тихий и деликатный. Он никогда не повышал голоса, даже если человека надо было отругать.

Потом пришла какая-то делегация. Они сели за длинный стол, украшенный государственными флажками, видимо, их страны.

И вдруг с непонятным сожалением Кайо подумал, что, живя в тундре, он плохо следил за возникновением новых независимых государств.

Может, Иунэут знает?

Милая Иунэут. Наверное, ей труднее всех, но она молодец, виду не подает.

Оркестр заиграл что-то знакомое. Алексей и Маюнна ушли танцевать.

Глядя на танцующую Маюнну, Кайо снова почувствовал легкую боль в груди. Танцуя, дочка словно бы уходила на самый край видимого круга, который пока еще был общим для Кайо, для Иунуэт, для той земли, где она родилась и выросла.

И хотя Кайо не выпил ни капли вина, уходя из ресторана, он чувствовал легкое головокружение, а музыка звенела в ушах до самого отхода поезда «Красная стрела».

В таком вагоне Кайо не доводилось ни разу ездить. Две аккуратно застланные постели звали отдыхать. Над окном жужжал вентилятор.

Поставив чемодан, Кайо заглянул в соседнее купе, где расположились Маюнна с Алексеем.

— Что, папа? — спросила дочь.

— Да нет, ничего, — смущенно ответил Кайо.

Да, конечно, это совсем не такой поезд, на каком ехал он в первые послевоенные годы: тогда он пролежал всю ночь на голых полках, подложив под голову свой фанерный чемодан и мохнатую шапку.

Кайо вышел на перрон подышать свежим вечерним воздухом. Группа японцев стояла у соседнего вагона. Невысокого роста толстяк, видимо старший группы, громко пересчитывал их, тыча пальцем в каждого.

Кайо подошел ближе.

Старший японец окончил считать, потер кулаком лоб и снова начал. Остановившись на Кайо, он крикнул что-то гортанное и весело и громко расхохотался.

Подошла русская девушка, очевидно переводчица, и заговорила по-японски с Кайо.

— Вы ошибаетесь, — строго сказал Кайо и поспешил в вагон.

— Что так быстро вернулся? — спросила Иунэут, уютно расположившаяся в купе, словно в своей кочевой яранге.

— За японца посчитали, — усмехнулся Кайо. — Ну как, нравится тебе здесь?

— Очень! — восхищенно воскликнула Иунэут. — Так тепло, чисто. Нам бы в тундру такой вагон!

— Да-а, — протянул Кайо. — Когда-нибудь оленевод в доживет до такого — будет кочевать по тундре в этаком жилище.

Уловив в голосе мужа некоторое сомнение, Иунэут с вызовом произнесла:

— А почему нет? Сколько разговоров идет о новом жилище для оленеводов — и ничего. Будто уж такое это сложное дело. Вон какие дома делают для зимовщиков, которые дрейфуют во льдах, разве невозможно придумать и для нас такое? И денег у нас хватит иметь такой домик, и противиться этому не будем. Наверное, те, кому положено думать о житье оленеводов, представляют тундру по-старому. Будто живут там старики и они против новой жизни, нового быта…

Кайо слушал жену и думал, что она в общем-то права, хотя вагон в тундру не поставишь…

— Не все сразу можно сделать, — заметил Кайо. — Много еще важных дел в нашей стране.

Перед тем как лечь спать, попили чаю, потом Маюнна с Алексеем пожелали им спокойной ночи и отправились спать.

Кайо и Иунэут улеглись в постель.