— Я же говорил тебе: потеплей, потеплей надо с ними! А ты разговариваешь с ней, будто она иностранная гостья. Нельзя так, она смущается от этого!
— Петенька, — Елена Федоровна переставила фужеры на столе. — Я так стараюсь, так стараюсь, уж и не знаю, как подойти к ним.
В комнату вошел Алексей.
Мать обрадованно кинулась к нему.
— Леша, милый…
— Подожди, мать, — остановил ее Петр Тимофеевич, — Алексей, есть серьезный разговор…
Но Петр Тимофеевич не знал, с какого конца зайти.
— Одним словом, можешь ты нам сказать, как надо обращаться с ними?
— С кем — с родителями или с Маюнной? — простодушно спросил Алексей.
— С Маюнной сам справишься… Вот с родителями ее, с Павлом Григорьевичем и Верой Ивановной, — пояснил Петр Тимофеевич.
— Нормально, — коротко ответил Алексей. — Люди они хорошие, добрые… Ну, что еще добавить? Грамотные, Павел Григорьевич в университете учился здесь, в Ленинграде.
— Да что ты говоришь! — всплеснула руками Елена Федоровна. — То-то я сразу заприметила, у него что-то есть такое. На У Тана похож.
— У Тан — тот с Бирмы родом, а Павел Григорьевич — чукча, арктический человек, — наставительно сказал Петр Тимофеевич. — Ну, задал ты нам задачку, сынок, — вздохнул Петр Тимофеевич. — Ты, Алеша, в случае чего, если мы что не так сделаем, — дай знать. Не опозориться бы перед ними.
Виталий Феофанович поправил очки и сказал:
— Да, я вот читал, что народ этот гордый и легко ранимый. Так что поосторожнее с ними…
— Ты, Виталий, не пугай нас цитатами! — сердито сказала Елена Федоровна. — Зовите лучше гостей к столу.
Петр Тимофеевич постучал в дверь и торжественно произнес:
— Дорогие гости, просим к столу.
Открылась дверь, и перед хозяевами предстали Кайо и Иунэут, принаряженные, аккуратно причесанные. А из другой двери вышли Алексей и Маюнна.
Маюнна была в белом платье, в том самом, в котором была на свадебном пиру в Улаке. Алексей в черном костюме и в красивом широком галстуке.
Виталий Феофанович не сдержался и громко крякнул.
— Пожалуйста, — сказала Елена Федоровна и подвела Иунэут к стулу. Посадив ее, она усадила рядом с ней Петра Тимофеевича, а сама уселась рядом с Кайо.
Завтрак длился так долго, что незаметно перешел в обед. После обеда хозяину пришла в голову мысль показать гостям город. Вызвали по телефону такси, посадили туда женщин и Алексея, а Петр Тимофеевич и Кайо сели в «запорожец» Виталия Феофановича.
На Сенной площади, которая уже называлась площадью Мира, как сообщил Виталий Феофанович тоном заправского экскурсовода, Кайо почувствовал волнение — здесь уже был тот Ленинград, который сохранился в его памяти.
Но когда машина вышла на Невский проспект, Кайо растерянно спросил:
— А где же трамвай?
— Какой трамвай? — удивленно отозвался Виталий Феофанович.
— Я хорошо помню, что по Невскому ходили трамваи. На пятом номере я ездил из общежития до Университетской набережной… И четверка здесь ходила, — растерянно бормотал Кайо, оглядывая ставший неузнаваемым проспект.
— Сколько помню себя — трамвая на Невском не было, — твердо заявил Виталий Феофанович.
— Нет, Павел Григорьевич прав, — вмешался Петр Тимофеевич. — До войны ходил. И после войны некоторое время. А сняли трамвайные пути, по-моему, когда праздновали двухсотпятидесятилетие Петербурга-Петрограда-Ленинграда… Ну что, не нравится такой Невский?
Трудно было разобраться в собственных чувствах. Кайо с таким нетерпением ожидал увидеть знакомую улицу…
— Красивее стал, — уклончиво ответил он.
Действительно, улица стала как бы шире, просторнее, а дома словно поднялись на несколько этажей выше. Гостиный двор сиял широкими витринами, и нескончаемый людской поток огибал его.
Виталий Феофанович обернулся и спросил:
— Куда дальше поедем?
— Павел Григорьевич, командуйте, — предложил Петр Тимофеевич.
— Если можно, я бы хотел, чтобы вы медленно проехали от Московского вокзала до университета, — попросил Кайо.
— Это можно, — ответил Виталий Феофанович и развернул машину.
Кайо снова увидел себя пареньком в ватнике и в мохнатой шапке-ушанке, шагавшим по Невскому проспекту. Сначала Кайо сел в трамвай и купил билет. Битком набитый вагон, проехав совсем немного, остановился, вошли новые люди и стали платить деньги. Кайо тоже еще раз заплатил. Он думал, что надо платить за каждый отрезок пути. В таком случае жалкий остаток денег мог быстро улетучиться, и Кайо решил, что пешком будет и дешевле и интереснее, так как в трамвае из-за множества пассажиров, закрывших спинами и мешками окна, ничего не было видно.
Спрыгнув с трамвая, Кайо увидел вдалеке коней. Они вздыбились над мостом. Кайо остановился, ожидая, что они вот-вот станут на ноги и поскачут по Невскому проспекту, распугивая людскую толпу. Только через некоторое время он догадался, что это скульптуры. Да и то после того, как разглядел голых мужчин, удерживающих коней. Их нагота в эту холодную морось выглядела неправдоподобной и снимала волшебство живого восприятия.