Полёт японского журавля. Я русский

Проснувшись с первыми лучами солнца, он переоделся в свою новую одежду, а потом долго бродил по городу, опасаясь, что за ним может идти слежка. От этой мысли, что за ним может идти шпик, Михаила немного лихорадило; первые шаги в образе разведчика совсем не походили на то, чему обучали его в школе: вокруг была разруха, и казалось, что никому до него не было ни какого дела. Однако, когда чей-то взгляд останавливался на нём, Михаил замирал в волнении, и едва справлялся с желанием увести глаза. Для уверенности, он подходил к людям, и задавал самые нелепые вопросы – где можно найти еду, ночлег, и прочее. Исподволь выяснял, как найти нужную ему улицу, но люди, словно, не замечали его, это были беженцы, все они бежали от войны в поисках покоя и крова. Поняв, что вокруг одни только беженцы, которые вряд ли ему помогут отыскать улицу, Михаил рискнул и обратился к военному регулировщику. Тот долго разглядывал документ, которым снабдил его товарищ Ким, после чего махнул рукой, указывая примерное направление. На ногах, обутых в непривычную чужую обувь, болели мозоли, и чтобы не привлекать внимание своей хромотой, он снял ботинки, спрятав их в мешок, и побрёл босиком. Только после полудня он набрёл на улицу, которую искал. Единственным уцелевшим домом в округе оказалась маленькая будочка, в каких обычно сидят мастера по ремонту часов и обуви. Все остальные дома были разрушены до основания, или стояли пустыми, чернея глазницами выбитых окон. Усевшись прямо на землю у одной из уцелевших стен дома, по примеру беженцев, Михаил стал наблюдать. Выложив из мешка ботинки, он стал делать вид, что занят починкой. Обувь и на самом деле нуждалась в ремонте, но под рукой кроме перочинного ножа ничего не было, и пришлось ограничиться просушкой стелек и развязыванием шнурков.

Михаил съел банку тушёнки, используя палочки, и поднявшись, лениво пошёл к мастерской. Он постучал, а затем открыл дверь.

– Время обеда, – недовольно пробурчал обувщик, не отрываясь от своего занятия.

Сарайчик был небольшим, с одним окошком, топчаном и маленьким верстаком, на каких обычно режут кожу. Вся утварь, развешанная по стенам, запах кожи и клея, напомнили Михаилу его дом, мастерскую отца. Он оцепенел от этого давно забытого ощущения чего-то родного и знакомого. Михаил набрал в лёгкие воздух и негромко спросил: – Могу я здесь починить свои ботинки?

Обувщик поднялся, и повернулся к окошку, это был щуплый пожилой человек. Не поворачивая головы, он сказал:

– За ваши деньги можно починить даже оторванный ослиный хвост.

Михаил прыснул от смеха, понимая, что либо агент большой шутник, либо сам он попал в глупое положение. Хозяин повернулся и снова произнёс ответ, но уже так, как надо. Лицо старика показалось Михаилу знакомым, но он никак не мог вспомнить, где и когда они встречались. – Ну что стоишь как столб посреди дороги. Давай, починю твои ботинки, – скомандовал обувщик расплывшись в улыбке, и тут Михаила словно взорвало. Перед ним стоял Ли Вей. Он лукаво улыбался беззубым ртом, строя нелепую рожу. Михаил выронил из рук ботинки и вскрикнул так громко, что сам испугался.

– Ты? Ты живой? Ли Вей, ты жив!

– А ты что думал? Что я буду стоять перед тобой мёртвым? – гнусавым голосом ответил Ли Вей, непринуждённо обходя гостя, и затворяя за ним дверь. Это был всё тот же китаец Ли Вей, узнать которого можно было и просто и невозможно. Его лицо украшала характерная тонкая бородка и седые усы. Это лицо, слегка изъеденное оспой, было маленьким и морщинистым, словно сушёная слива, и чрезвычайно подвижным. Утрата половины зубов нисколько не портила его, глаза всё так же светились мудростью, и вместе с тем были лукавыми и озорными. Это был Ли Вей. Он подошёл к гостю вплотную и обнял его за плечи.

– Как же ты вырос, мой мальчик. Я с таким удовольствием наблюдал за тобой из окна.

– Но почему ты тогда не вышел?

– Ты с таким аппетитом уплетал английскую тушёнку, что я побоялся тебе отвлекать. Я бы всё испортил. Я не для того ждал тебя всё это время.

Ли Вей стал вытирать глаза, а Михаил продолжал стоять посреди комнаты, и никак не мог поверить в то, что Ли Вей жив.

На маленькой железной печке Ли Вей нагрел чайник и напоил Михаила чаем. После того, как они поели в полном молчании, Ли Вей рассказал, что случилось на барже в ту последнюю ночь, когда он бесследно исчез. События той ночи всё ещё держались в памяти Синтаро, он хорошо помнил как старик, изнурённый плаванием и болезнью ушёл на палубу, незадолго до этого оставив ему свой крестик, и как на следующее утро его не нашли среди каторжан. Потом Синтаро вспомнил, как вместе с другими осуждёнными стоял на пирсе, перед погрузкой в машины, и его допрашивали двое в штатском. Тогда это не показалось необычным, но сейчас он понял, что Ли Вея искали неслучайно, и причина по которой он неожиданно исчез была именно в этих переодетых в штатское полицейских.

– Ты знал, что тебя будут ждать на берегу? – спросил Синтаро.

– Догадывался. Особенно после того, как выяснил, что за мной следят. Я тебя предупредил тогда.