Полицейский и философы

Лесли Стив взглянул на инспектора с ледяной враждебностью. Он был еще более, чем обычно, растрепан, грязен и неаккуратен.

— Мой револьвер… — сказал он с усмешкой.

Встал, открыл большой шкаф, начал шарить на верхней полке, где стояла его философская библиотечка, и наконец извлек оттуда миниатюрный револьвер.

— Вот, — сказал он, протягивая его инспектору.

— Вы должны извинить меня… — начал Йеллинг.

— Кончайте вашу болтовню, — резко прервал Лесли Стив.

— Я хотел только спросить, есть ли у вас и патроны, — сказал Йеллинг, делая вид, что не заметил грубости.

Лесли Стив уже вновь усаживался за свою книгу. Недовольно отдуваясь, он возвратился к шкафу, снова стал шарить среди книг и наконец достал коробочку с дюжиной патронов.

— Вам еще что-нибудь нужно?

— Нет… Спасибо.

Йеллинг вышел на улицу. Сильный ветер разогнал последние тучи. Солнце выглянуло из-за напоминавших огромные клочья ваты облаков и, ослепительно блестя и сверкая, отражалось в лужах. Йеллинг сел в стоявший на конечной остановке автобус и доехал до центра города. Там вышел и пешком дошел до дома.

Первым делом он запер в ящик револьвер и патроны. Потом растянулся на диване. Он подумал, что отправиться в «Караван-холл» лучше вечером, когда закончится смена этой забавной кассирши-ирландки. Поэтому пока он мог вздремнуть. И он действительно заснул, но так, как умел делать только он, то есть не переставая размышлять. Поэтому, когда он проснулся, первое, о чем он подумал: проблем становится не меньше, а еще больше.

В самом деле, надо было ответить на такой важный вопрос: как это такой человек, как Оливер Стив, мог найти себе Люси Эксел и жениться на ней. Он это спрашивал у Кэрол, но она ответила, что не знает. Все же это было очень странно. Моралист, пуританин, как Оливер, и какая-то кассирша. Такая встреча не могла произойти без причины. Недостаточно объяснять это тем, что Оливер хотел «спасти» эту женщину. Нужно было еще какое-то объяснение. «Мне это скажет Мак-Рэнди», — пробормотал он себе под нос. Затем пошел умылся, поужинал, похвалив, как всегда, миссис Йеллинг за удивительно вкусные пирожки, потрепал по щеке сына, приставшего к нему с просьбой помочь решить трудную математическую задачу.

В без четверти десять Йеллинг уже был в «Кара-ван-холле», где царила обычная суета — толкалась толпа посетителей, гремела музыка, стоял оглушительный шум голосов. Кассирша Мак-Рэнди, едва увидев его, послала ему самую нежную и лукавую улыбку, от которой ему сразу стало не по себе.

— А я-то думала, вы меня уже бросили, — сказала она, продолжая обслуживать клиентов. — Когда мы в тот раз расстались, я подумала: вот один из самых симпатичных мужчин, которых я когда-нибудь знала.

Йеллинг покраснел.

— Ну, не стойте же как истукан. А то я начну сомневаться, что вам нравятся женщины с такими рыжими волосами, как у меня. Но это дело можно поправить — они крашеные. От природы-то я блондинка. Потом стала платиновой — это было модно, потом покрасилась в черный цвет, чтобы походить на Мирну Лой[1], а теперь — рыжая… Не отстаю от моды…

Йеллинг попытался улыбнуться, но не был уверен, что это ему удалось. От смущения он готов был провалиться сквозь землю и хотел лишь поскорее выбраться из кафе и скрыться От насмешливых взглядов завсегдатаев, толпящихся у кассы и слышащих все, что говорит ему Мак-Рэнди.

— Вы, наверно, хотите опять угостить меня? А? Считайте, что приглашение принято. Я ведь не очень-то церемонюсь.

Йеллинг кивнул. Он не собирался опять приглашать ее ужинать, но кассирша уже сама себя пригласила.

— Подождите меня вон за тем столиком, я освобожусь через четверть часа, — сказала Энни Мак-Рэнди, указывая на свободный столик в нескольких шагах от кассы.

Йеллинг послушно уселся и заказал бутылку пива. Смущение постепенно начало проходить, и он вновь услышал наполнявший зал оглушительный шум. И в этом гуле голосов, криков, звуков музыки различил уже знакомый ему мотивчик. Тара-тара, тара-тара… «Ах, моя Полли, ах, моя Полли…»

Занятый своими мыслями, он не заметил, как пролетели четверть часа. Мак-Рэнди уже сидела за его столиком и насмешливо на него глядела.

— Вы что, задумались над тщетой человеческого существования? — спросила она. — А я подумала о том, что нам лучше перекусить здесь, потому что потом мне надо будет пойти с одной сослуживицей…

— Как вы хотите, — как истый кавалер ответил Йеллинг. — Да и для меня, наверно, лучше остаться здесь.

— Ну, значит, все довольны. Я вас на много не выставлю, потому как съем только бутербродик, — сказала Мак-Рэнди.

На ней уже было не черное шелковое платье, в котором она сидела за кассой, а юбка и жакет, может, и не слишком хорошо сшитые, но зато очень бросающиеся в глаза из-за своего ярко-синего цвета. Энни была почти элегантна.