Опять накатил страх. Я внутренне сжался и присел на табурет, стоявший у прилавка. В который раз хотелось оставить все и сбежать, а еще лучше – умереть, чтобы оборвать этот жуткий сон.
***
Эльдара, казалось, мои страдания не занимали. Он делово закрыл за нами двери на засов, отодвинул монаха к стенке, разместил поудобнее, подложив под голову пару книг, взятых из-под прилавка.
– Пошли, – устало сказал Эльдар, показывая фонарем на проход, который вел в Пещеры.
Он повернулся и, освещая путь, ступил на каменные ступени, ведущие под землю.
Я шагнул за ним.
***
Узкая побеленная нора с овальным сводом уводила вниз.
Мы спустились крутой лестницей до развилки: налево – к церкви Введения, и направо – к Антоньевым пещерам и подземной церкви его имени. Нам нужно было направо.
В том месте, насколько я помнил из предыдущих визитов, находилась решетчатая калитка, которая ограничивала доступ в нужную область пещер. При калитке сидел монах, который после определенной беседы, решал, пропустить посетителя, или не пропускать. Заинтригованный такой таинственностью, и подслушав, что говорили другие паломники, я объяснял монаху, что мне нужно помолиться в церкви Преподобного Антония, и он открывал заветную калитку.
Тогда, обходив и обследовав запретные пещеры, ничего таинственного я не обнаружил. И только теперь до меня доходило, почему не пропускали в Антоньеву область Ближних пещер всех без разбору.
***
Калитка стояла на положенном месте. Монах тоже. Он дремал, сидя на табурете, прислонившись плечом к побеленной стене. Возле него теплилась лампадка.
– Отче Серафиме? – монах поднял голову, зажмурился от слепящего фонаря.
Эльдар вскинул руку и пустил струю газа в заспанное лицо. Не мешкая, ступил к монаху, подхватил падающее тело и усадил обратно на табурет.
– И ты прости, брат, – сказал Эльдар.
Он запустил кисть между прутьев, отодвинул засов. Калитка беззвучно отворилась.
Эльдар пошел по открывшемуся туннелю, я за ним.
Мы прошли зарешеченное ответвление справа, прошли мощи святой девы Иулинии и священномучеников Василия и Федора.
В несколько шагов подступили к развилке: в одну сторону был проход в Церковь Антония, в другую – его келья, куда мы и добирались.
Глава двадцать третья
***
Эльдар стянул респиратор, очки. Зло швырнул их на каменный пол.
– Мы с тобой, минимум, лет по семь уже заработали, – сказал Эльдар.
Я уставился на сутулую фигуру, обтянутую черным комбинезоном. Бликующий в дрожащем огне свечек, Эльдар поразительно напоминал беса, щедро изображаемого на стене мытарств.
– Семь лет лишения свободы, я имею ввиду. Статья 296 УК Украины. Хулиганство. Часть четвертая. Здесь и явное неуважение, и цинизм, и группа лиц, и сговор, и применение специальных предметов. А сопротивление представителям власти или общественности, я думаю, у нас еще впереди. Чтобы уж наверняка.
Эльдар снял рюкзак, отстегнул лопатку и монтировку, вынул набор инструментов. Затем подобрал с пола респиратор и очки, сунул в рюкзак.
– Лишние улики… А ты чего стоишь?
Я неспешно разоблачился. Приложил фляжку к губам.
***
Я жадно пил пахнущую металлом воду и думал, что как-то неправильно у нас все идет – уж очень гладко, по намеченному плану.
Меня всегда настораживало такое благостное положение
дел: в конце, как правило, оказывалась большая кака, еще более вонючая от усыпленной бдительности.
– За работу, – сказал Эльдар, обрывая мои сомнения. – Судя по дедовым рассказам, пахать нам предстоит часа два – не меньше.
Он зашел в келью Антония, пристроил фонарь между иконой и стенкой, отрегулировал, чтобы свет падал на каменный пол.
– Твоя всезнающая Ирка, вроде, об охране ничего не говорила, – сказал Эльдар. – Уверенна, что ничего такого не произойдет. Я ей начинаю верить. Кстати, кто она тебе?
Эльдар уставился на меня.
– Так, знакомая, – ответил я.
– Хороша у тебя знакомая – Джеймс Бонд какой-то.
– Вот и я о том же.
Эльдар помолчал, затем плюнул на ладони, растер:
– Ладно. За работу. Нам до утра нужно управиться. И узнать, насколько дед был прав.
Он взял монтировку и принялся ковырять между каменными плитами пола.
***
Ковыряли мы долго, поочередно меняя друг друга.
Скрежет монтировок глухим эхом отдавался в сводах туннелей, и становилось жутко от осознания, что мы не просто хулиганим и копаемся на чужой территории – на музейном объекте мирового значения – а совершаем страшное кощунство, смертный грех, тревожим покой святых мощей.