Полка. О главных книгах русской литературы

Другой причиной задержки в публикации была смена руководства в редакции «Октября»: лояльного Шолохову Серафимовича сменил Александр Фадеев, который требовал внести в третий том значительные правки. Он просил, по словам самого Шолохова, «сделать Григория нашим» (то есть убрать сцены его метаний между красными и белыми, занять позицию большевиков) и изъять сцены Вёшенского восстания[320] против советской власти. Делать это автор категорически отказывался – и пытался найти возможность избежать любых купюр. Во многом для того, чтобы опубликовать продолжение «Дона», Шолохов в этот период пишет «Поднятую целину» – фактически по заказу, как оправдание коллективизации. Наконец, в 1931 году Шолохов обратился с просьбой о помощи к Максиму Горькому. Горький организовал ему встречу со Сталиным – и тот наконец разрешил дальнейшую публикацию романа. С января по октябрь 1932 года третий том публикуется главами в «Октябре», а в 1933-м вышло первое отдельное издание всех трёх томов (в серии «Книгу – социалистической деревне»).

Части четвёртого тома начали появляться в печати лишь спустя четыре года и уже в другом журнале – «Новом мире», который к тому времени возглавил знакомый Шолохова по «Октябрю» Владимир Ставский. А ещё через три года – с февраля по март 1940-го – там же была напечатана финальная, восьмая часть эпопеи.

Что на неё повлияло?

Непосредственным образом на «Тихий Дон» оказали влияние материалы, которые Шолохов использовал при работе над романом: книги (в том числе беллетристика) по истории казачества, очерки южного быта, в изобилии публиковавшиеся на рубеже XIX – XX веков. В том числе, возможно (хотя прямых свидетельств знакомства с ними Шолохова нет), произведения Фёдора Крюкова[321] и Виктора Севского[322]

, которым авторство романа позднее приписывали.

Самый очевидный источник влияния на «Тихий Дон» – «Война и мир». Роман Шолохова при желании можно рассматривать как диалог с классическим романом-эпопеей Толстого: его форма как будто примеряется на казачью фактуру и к событиям двадцатого века. Описания ранений Григория отсылают к увечьям Андрея Болконского под Аустерлицем (оба героя объявляются погибшими) и Бородином, его первое столкновение с венгерским гусаром очевидным образом рифмуется со встречей Николая Ростова с французским солдатом. Цитируется тут и «Анна Каренина» – после измены Аксинья смотрит «на маленькие хрящеватые уши мужа, ползавшие при еде вверх и вниз» (явная отсылка к хрестоматийным ушам Каренина).

Другой, также весьма заметный источник влияния на «Тихий Дон» – рассказы Бунина, их порой избыточная образность. Шолохов заимствует их поэтику – с максимальной цветовой конкретикой (чёрные руки казаков, лиловые сумерки, винно-красный восход, синие белки глаз, далёкое фиолетовое небо).

Как её приняли?

После публикации первых частей «Тихого Дона» в «Октябре» в 1928 году советская критика и коллеги Шолохова приняли роман вполне восторженно. Более того – критик Владимир Ермилов[323] на Первом съезде пролетарских писателей назвал «Тихий Дон» «прекрасным подарком к нашему съезду» и «большим завоеванием пролетарской литературы». Однако сразу после того, как начались трудности с публикацией «Тихого Дона», в печати стали появляться обличительные статьи о романе и его авторе. Самая характерная и резонансная заметка из этого потока, озаглавленная «Почему Шолохов понравился белогвардейцам?»[324]

, появилась в сибирском журнале «Настоящее», близком к Пролеткульту.

Задание какого же класса выполнил, затушёвывая классовую борьбу в дореволюционной деревне, пролетарский писатель Шолохов? Ответ на этот вопрос должен быть дан со всей чёткостью и определённостью. Имея самые лучшие субъективные намерения, Шолохов объективно выполнил задание кулака. ‹…› В результате вещь Шолохова стала приемлемой даже для белогвардейцев.

Во многом причиной такого враждебного отношения официальной советской критики был действительно благодушный приём романа в эмигрантских кругах. Георгий Адамович[325] в статье, опубликованной в нью-йоркском «Новом русском слове»[326], писал: