Полкило смеха

Вечером они сгрузили с машины на пустыре молодые топольки. И ветки и корни у них были почему-то подстрижены.

Калоша сидела на завалинке. Герка прошёл мимо, поздоровался. Старуха погрозила ему палкой. В очках и чёрной косынке она была похожа на сову.

Ребята, смотревшие издали, что-то крикнули Герке. Он показал им кулак и побрёл домой.

В сумерках он пробрался к домику Калоши. Домик смотрел на Герку двумя покосившимися окошками. Света в них не было. Герка отмерил от окон пять шагов, поплевал на руки и вонзил лопату в дёрн. Отколупнул маленький пластик. Лопата была тупая, и он изо всей силы наваливался на неё и бил каблуком, чтобы прорезать закаменевшую землю.

От забора отделилась тёмная фигурка с топором, и Герка присел. Это был Витька-вратарь. Он тяжело дышал и оглядывался на старухины окна.

— Пусти-ка, — оттолкнул он Герку и стал рубить землю топором. Герка выгребал разбитые комья.

Подошёл Пека и ещё двое ребят.

— Завидно стало?

— Да мы так, только посмотреть.

И стали копать вторую яму.

Ночь была бледной, без луны. На соседней улице тарахтела застрявшая трёхтонка.

— Надо бы дверь подпереть, чтоб Калоша не вышла, — сказал Витька-вратарь.

Герка крадучись, с лопатой наперевес, вошёл во дворик.

— Ме-е, — сказал кто-то сзади.

Герка затрясся и никак не мог вдохнуть в себя воздух. Ноги стали слабыми в коленках и подгибались. Великим усилием он заставил себя оглянуться. На него смотрели круглые козьи глаза. Он стукнул козу по морде, и она снова пропела «ме-е», но уже другим голосом.

На крылечке лежала суковатая Калошина палка. Герка вставил её в ручку двери так, что другой её конец упёрся в косяк. «Отличный запор», — подумал он, прислушался и крадучись сошёл с крылечка. Он выскочил к ребятам еле живой от страха:

— В сенях кто-то ходит.

Постояли, послушали.

— Ко-кошка, наверное, — несмело сказал Пека.

Третья яма была почти готова. Докапывали её, мешая друг другу. Вдруг кто-то вскрикнул. Из окна задом вылезала Калоша.

Ребят рядом с Гер кой уже не было.

Герка прыгнул через забор и перевалился в огород. Упал на что-то мягкое, оно взвизгнуло и отскочило в картошку.

— Не видишь, что ли? — зло зашипел на него Витька-вратарь, зажимая щеку.

Старуха огляделась, прошла по улице, долго рассматривала ямы. Выругалась, подобрала чью-то лопату и стала их закапывать.

Герка чуть не ревел от бессильной злости. Он замёрз, лёжа в сырой ботве.

— Ничего сегодня не выйдет, — разочарованно шепнул ему Витька-вратарь, и он с радостью согласился.

— Пошли по домам.

Герка долго не мог уснуть, ворочался на скрипучей раскладушке и доказывал сам себе, что он посадил бы топольки, если бы не помешали ребята. Задремал. Но кто-то сказал ему во сне «слабо», и он ошалело вскочил.

Был синий рассвет. Герка вспомнил о топольках, стукнул кулаком по подушке и стал торопливо одеваться.

У завалинки Калошиного дома дремала заблудившаяся курица.

Герка раскопал ямы, приволок с пустыря три тяжёлых обстриженных деревца. Уже гребешок солнца вынырнул из-за посёлка, когда он поставил в яму последний тополёк и сел рядом, тяжело дыша и утирая пот испачкана ной в смоле ладонью.

Топольки торчали криво. Ну и пусть, лишь бы прижились.

Герка почувствовал на себе чей-то взгляд и обернулся. У калитки стояла Калоша. Она медленно подошла, опираясь на палку.

— С водой деревца-то сажают, недоумок. Шкодить умеете, а когда до дела дойдёт… — Она запнулась и стала разглядывать Герку так, словно впервые видела. — Возьми-ка вёдра в сенях и марш за водой.

Пять раз сбегал Герка на пруд. Сначала зачерпнул полные вёдра, еле дотащил. Потом стал носить по половинке. Старуха выгребала руками землю из-под корней топольков. Потом Герка лил на них воду, и она сгребала землю обратно, разминая пальцами сухие комья.

Наконец она выпрямилась, держась за поясницу, и опять стала внимательно разглядывать Герку.

— В горле что-то пересохло, — пробормотал он, проглотив слюну.

— Может, и я такая была? — старуха взлохматила ему волосы, вздохнула. — Чай в печи ещё не остыл. Пошли.

Герка несмело двинулся за ней.

Избёнка была тёмной и маленькой: кухонка, печь и комнатка, в которой едва уместились диван, стол и два фикуса в зелёных кадушках.

Старуха достала из печи фарфоровый чайник. Герка представил, как будет расписывать ребятам свои приключения. Чай пил у Калоши! Каково!

— Мы ещё и цветы у вас посадим, — прихвастнул он. — По всей улице — цветы!

Старуха как-то неловко смахнула со стола крошки, достала чашки из прибитого над диваном шкафчика. Герка стал рассматривать фотографии на стене. Они были вставлены в большую чёрную рамку. Вот молодая женщина в кожане, на ремне у неё кобура. А рядом усатый матрос с забинтованным глазом. Они стоят по стойке смирно. На другой пожелтевшей фотографии женщина держит на коленях карапуза и смеётся. Она очень похожа на Калошу. А вот два молоденьких солдата, стриженые, без пилоток, сидят верхом на козе. Наверное, это старухины сыновья. Герка знал, что они погибли на войне.

— У нас в школе такая же есть, — сказал он, кивнув на фотографию. — Только большая и без козы. В красном уголке висит, где все знаменитые ученики.