Старуха посмотрела на него испуганно и беспомощно, словно хотела защитить от Герки сыновей: не трогай их, что ты понимаешь в этих делах.

Герка сидел в уголке и ёрзал на стуле. Он вдруг подумал, что не всегда Калоша была старой и одинокой, что та женщина с кобурой у пояса — тоже она. Он попробовал взглянуть на себя глазами той женщины и испугался. Ему стало холодно в пустой Калошиной избушке, где, наверное, когда-то было тесно и весело. Теперь в ней пахло чем-то зябким и нежилым. Давнишней застарелой бедой.

Полкило смеха

Синяк под глазом надулся и стал совсем фиолетовым. Венька пробовал растирать его пятаком. Тёр-тёр и счеснул кожу у переносья.

— Был бы старинный полтинник, — сказал Пека, — он знаешь как синяки впитывает? Прикоснулся — и нету. Сам посинеет весь — во как!

Пека сутулился, как все длинные мальчишки.

— Я тебе прикоснусь! Я тебе впитаюсь! — закричал Венька. Схватил Пекину боксерскую перчатку и швырнул через забор.

— Ну-ка, полегче!

Пека сначала выпятил грудь, потом втянул голову в плечи и стал задом отступать, опасаясь пинка. Так и пятился до самого забора. Вскарабкался на него и снова выпятил грудь. Венька запустил в него палкой, и он нырнул в крапиву.

Дома Венька прилип к зеркалу. Весь правый глаз заплыл, только щёлочка осталась. А ему через час в школе играть короля в спектакле. С таким-то фонарём!

Завтра он наставит Пеке тридцать восемь таких фонарей, под всеми глазами сразу. И чтоб каждый — с яблоко. Узнает, как хвастаться боксёрской перчаткой.

Вышел этот Пека со своей перчаткой на улицу и попросил:

— Дай стукну. В грудь.

— На, — сказал Венька.

Тот размахнулся, а Венька присел. И тут из глаз брызнули цветные горошины и расплылись кругами. Пека перепугался.

— Больно, да?

— Ни капельки, — сказал Венька, и собственный голос эхом отозвался в голове, как в пустой бочке.

Он покачался и сел на землю.

— На, меня нокаутируй, — упрашивал Пека. — Изо всех сил.

Его потное лицо качалось и прыгало. Зря ему Венька тоже не стукнул. Изо всех сил. В челюсть. Хлоп — и пятки кверху.

А за полчаса фонарь не растает.

Венька попробовал его запудрить. Целую коробку пудры извёл. Весь измазался, будто в муке. А синяк только чуть-чуть посветлел, стал румяным, как молодая редиска.

Венька постучал лбом о зеркало, изрезал на куски коробку из-под пудры и решил не ходить в школу. Пусть всё сорвётся. Пусть земля расколется на три части! На восемь частей! Прямо под школой! И спектакль отменят! А Пеке он устроит перчатку в лоб!

На улице Пеки не было. Толстая тётя в переднике несла под мышками гусей. Они качали шеями. Серый вдруг подмигнул Веньке, а белый загоготал. Венька вложил два пальца в рот и засвистел тётке в ухо. Тётка подпрыгнула и чуть не выронила гусей.

А он побрёл по улице, в противоположную от школы сторону. Шмыгал подошвами, вертел головой и не знал, что бы такое придумать.

На перекрёстке милиционер с полосатой палочкой дирижировал трамваями и машинами. Венька стал показывать милиционеру язык. Тот отвернулся.

Венька всё равно стоял и дразнился. А тот невозмутимо взмахивал палочкой, пропуская мимо себя машины. Венька придумывал, что бы ещё сделать. Милиционер погрозил ему коротким пальцем. Нет, не ему — чуть подальше стоял рябой мальчишка и тоже строил физиономии.

Толстый дяденька в берете, проходивший мимо, вдруг взял мальчишку за ухо, дёрнул вниз и вверх. Мальчишка сморщился, схватился за щеку, но не ревел.

Венька догнал дяденьку и, подпрыгнув, сунул ему за ворот холодную гальку. Тот остановился, выпятил живот и растопырил руки, будто змея у него под рубахой.

Венька нырнул за угол, мальчишка за ним. Он всё ещё держался за щеку. У него был такой свирепый флюс, что один глаз тоже заплыл.

— Болит?

Мальчишка пожал плечами.

— У тебя какой глаз не видит — вредный или весёлый?

— Правый, — удивлённо буркнул он. — А тебе зачем?

— Как же, — придумал Венька, — у всех глаза так устроены: один такой, другой этакий. Одним посмотришь — весело станет, а другим — противно.

— А если двумя?

— Тогда и то и другое сразу.

Венька вспомнил о школе и сильно мотнул головой, чтобы вытрясти мысли о ней. И мысли вылетели.

Мальчишка не то хихикнул, не то простонал. И снова сморщился. Противно, когда зубы болят. Да ещё с флюсом. Веньке стало совсем жалко его. Щупленький он, как скворчонок. И зовут смешно — Абдулка. А сам совсем не чёрный и глазёнки серые.

— А я знаю, где смех продают, — снова придумал Венька. — На гривенник полкило. Хочешь купить?

Абдулка вытаращил один глаз, и рот у него вытянулся, и улыбка в сторону.

— Честное слово, — Венька был в восторге от своей выдумки. — Пошли.

Он затащил Абдулку в ближайший магазин. Там была очередь. Венька протолкался к прилавку и почти басом, удивляясь собственному нахальству, попросил продавщицу:

— Полкило смеху. На десять копеек.

Ждал, что она удивится, и тогда он ей такое соврёт!.. Но продавщица не удивилась. Взвесила и завернула в кулёк что-то похожее на леденцы. Венька до того растерялся, что чуть не прихватил чужую сдачу.