Полкоролевства

— В Метрополитен есть картины Миро, — говорит Дженни, — я о них часто думаю. Там рядом на табличке его слова: «Признаюсь, что я все с большей любовью смотрю на реальные вещи», и знаешь, какие там вещи? Керосиновая лампа и несколько картофелин. Вот и я о таких же, — говорит Дженни, — и о дырках в заборе — их сделали, чтобы я видела, как растет новый дом. А еще в ресторанах дают пакетики с остатками твоего обеда. Или вот: мама с ребенком улыбаются друг другу. Таксист, он замечает малышей с плюшевыми мишками. Соседка, она бросает четвертак в парковочный автомат, чтобы не оштрафовали кого-то совсем чужого. Прогулка по Мэдисон-авеню, моя кровать, моя квартира. Я люблю Джо, люблю Бет, люблю, когда они уходят на работу и я остаюсь одна в своем королевстве. — Дженни улыбается. Она смущена. — Люблю после завтрака мыть посуду в залитой солнцем мойке. Моисею пришлось ударить по скале, чтобы добыть воду для Израиля, а тут — одно движение руки — и течет вода, хочешь, холодная, хочешь, горячая. Щелчок выключателя — и вот вам свет! Я выхожу из кухни и останавливаюсь там, откуда видно гостиную: я поставила в ней два кресла так, будто жду друзей. Приходит Люси, мы пьем мартини, сидим, болтаем! — говорит Дженни. — Они поставили мне диагноз: биполярная депрессия в стадии стойкой эйфории.

А еще Дженни хочет, чтобы Люси убрала наконец очки и мобильник в сумку и прекратила рыться в своем мешке СОБСТВЕННОСТЬ ПАЦИЕНТ.

Что же она там ищет?

— Нашла, — Люси поднимает голову. — Я написала новый рассказ для Мори, и пусть он его не примет, не отвергнет и даже не подтвердит его получение. Это о Сэди, самоубийце.

— Ой! — говорит Дженни. — Представляю, что она думала и чувствовала перед тем, как прыгнуть.

— В рассказе, — продолжает Люси, — она уже прыгнула и попала на небеса, которые никто толком себе не представляет, разве только по пейзажам с облаками на открытках. Бэньян пишет о золоте и серебре как валюте Ярмарки Тщеславия, но при этом не находит ничего лучшего и для украшения своего Града Небесного[42]

. Утесы и долины Данте слишком напоминают мне гудзонскую школу американской живописи[43], поэтому я ограничиваю себя сухой статистикой, просто добавив туда умерших за века, что прошли с тех времен, когда Данте дивился опустошающей силе смерти, ее всеохватности. Я вам прочитаю. «Сэди на небесах», так он называется, собственные имена, конечно, придется изменить.

— Мама, послушай, — говорит Бенедикт, — когда определится дата совещания, я дам тебе знать. Пока. Пока, Дженни.

Люси читает Дженни рассказ.