Полкоролевства

— Уже звонила. И спустилась ко входу, и говорила с женщиной, которая выдает пропуска, а там даже не значится, что мама к ним вообще поступала.

— Я сам попробую позвонить в информацию, отсюда.

Как же в эти моменты Мэгги любит мужа: он рядом, он с ней.

— Джефф, спасибо, Джефф. И перезвони мне сразу!

Червь угнездился в ее груди как раз посередине — там, где встречаются ребра. С кем время стоит неподвижно?[40] Кто-то способен ждать, когда ему перезвонят. Но не Мэгги — она тут же звонит Джеффу: занято, ну конечно, не иначе как он пытается дозвониться до нее. Она разъединяется, ждет. Вздрагивает, услышав голос Джеффа:

— У них нет записи о поступлении Илки, потому что она шла через неотложное отделение. Тебе надо обратиться туда.

— Я там и нахожусь. В приемном покое. Почему-то они меня не пускают, чтобы я могла сама…

— Мэгги, — говорит Джефф, — детка, вспомни свои жуткие фантазии, когда я поздно возвращаюсь или когда Дэвид не там, где, по-твоему, должен быть. А объяснение, которое тебе и в голову не приходит, оказывается проще некуда.

— Я знаю. Конечно. Ты прав. Я вспомню. Ко мне кто-то идет, я тебе перезвоню.

Это тот самый щеголь — араб? индиец? — который говорил с сестрой через окошко.

— Если ваша мать была в отделении неотложной помощи, то ее перевели на восьмой этаж в Центр престарелых.

Мэгги необходимо не дать червю ползти вверх, распространяя мертвящий холод. Она спрашивает:

— Центр престарелых? Это значит, ничего серьезного у нее не нашли, так?

— В физическом плане — ничего. Пожилые люди часто страдают временными расстройствами. — Мэгги всматривается в его лицо, ища какое-то пояснение, примечание. — Сестра, покажите даме кратчайший путь в Центр престарелых, — говорит он.

Патрик прокатил кресло с Люси по тротуару два квартала, хотя попасть в Центр престарелых можно было и на лифте, спустившись в подземную галерею, соединявшую корпуса. Поскольку Мэгги выбрала именно такой путь, Джефф не может до нее дозвониться. Она не знает, что ему звонили из больницы и сообщили, что Илка возбуждена, она зовет Мэгги и спрашивает, кто заплатит за номер в гостинице, где, по ее мнению, она находится.

— Я привезу детей, может быть, Илке разрешат с ними встретиться, — говорит Джефф.

Мэгги кажется, что, выпав из обычного времени, она гуляет по невесть откуда взявшемуся пустому подземному лабиринту белых, ярко освещенных коридоров. Двери без номеров и табличек открываются, скорее всего, изнутри, поскольку на них нет ручек. Мэгги идет и идет по этому пространственному эквиваленту вечности, где то, что она видит впереди, ничем не отличается от того, что осталось за спиной. Мэгги проходит через несколько вращающихся дверей — за ними оказываются всё новые и новые коридоры-близнецы. Она смотрит вперед: коридоры ответвляются вправо и влево. Почему она решила, что именно тот коридор, по которому она все идет и идет, приведет ее к цели, что он вообще кончается? А что, если вернуться назад по своим же следам — но разве можно положить конец кошмару, если остановиться и дать задний ход? Мэгги со злостью толкает очередную дверь и оказывается в коридоре — расширяясь, он переходит в комнату с рядом вполне обычных лифтов.

Из лифта Мэгги вышла на залитый солнцем восьмой этаж: современный интерьер, просторный зал, в центре — сестринский пост. Нетерпеливый молодой человек из приемного покоя уже здесь, он тоже, как оказалось, разыскивает свою мать.

— Ее из-за эмфиземы положили? — спрашивает он сестру.

Бенедикт ждет, когда сестра оторвется от экрана компьютера, доступа к которому он — увы, увы! — лишен. Он оборачивается и видит, что на кресле-кровати распростерлась крепко сбитая старуха — та, что прошлым вечером раздевалась в приемном покое, — она была в чем мать родила. Подобно Симу и Иафету, двум хорошим сыновьям пьяного Ноя, Бенедикт поворачивается к запретной наготе спиной, но подобно Хаму, сыну плохому, оборачивается, чтобы глянуть еще разок.

— Извините, — обращается он к сестре за компьютером, — эта женщина сняла халат.

— Кого вы ищете? — спрашивает сестра.

— Люси Фридгольд, мою мать. Она к вам из-за эмфиземы попала?

— Фридгольд, — говорит сестра. — Поступила прошлой ночью. У нее нет эмфиземы.

— Ф-Р-И-Д-Г-О-Л-Ь-Д. Люси. Это моя мать.

— У нее нет эмфиземы.

— Можно мне взглянуть на экран? — спрашивает Бенедикт.

— Нельзя, — говорит сестра. — Она в палате восемьсот двенадцать.

— А Джо Бернстайн тоже у вас?

— Палата восемьсот шесть.

— Мэгги!

Мэгги слышит голос матери — наконец-то; Илка сидит в кресле, больничный халат ей поменяли.

— Вот ты где! — Мэгги целует ее. — Жуткая неразбериха! Не понимаю, почему мне не дали самой тебя найти. Я сказала Джеффу, что тебя спрятали, обмотали бинтами, как ту — дама Мэй Уитти, вот как ее звали! В «Леди исчезает»[41].

— Помоги мне! — кричит Илка.

— Мама, я заберу тебя домой, вот только вдруг они захотят подержать тебя еще немного здесь — понаблюдать. Ты не против?

Мэгги тянет обернуться и посмотреть на голую старуху в кресле-кровати напротив сестринского поста, она борется с собой, и это ее отвлекает.