Полковник

Переведенную работу о числах он собирался использовать в диссертации, которую уже писал в то время. На тему… на тему… — и он, согбенно сидящий над недописанным к дочери письмом, безнадежно пытается вспомнить сейчас, спустя так много лет, трет лоб, сопит, нет, не может вспомнить. Но что-то интересное было такое… кажется, об особенностях тактики китайской армии. Ну да… о тактике… И за основу этой особенности было взято как раз из этой работы то странное отношение китайцев к числам как таковым. Полный смысл этого странного отношения китайцев к числам и тогда был полковнику не совсем ясен, но погружаться мыслью в его противоречивую суть само по себе было великой радостью. Китайский принцип в основе не похож на наш, зыбок, неустойчив, противоречив, и если все в нем и находилось в равновесии, то в равновесии начальном, пронизывающем все мировоззрение Китая, равновесии противоположностей принципов Ян и Инь. Число как таковое страстно интересовало мудрецов Китая, но понятие количества, по существу, не играло никакой роли, гораздо интереснее для них было, четное это число или нечетное. И это, как ни странно, управляло всем мышлением Китая, и в частности, как казалось полковнику, находило выражение в особенностях тактики китайской армии, личном бесстрашии солдат. Об этом он собирался писать в диссертации. Да, несомненно, было какое-то мистическое пренебрежение к количеству в этом древнем народе. Словно дети, они не очень различали (или не хотели различать), тысяча перед ними или миллион — и то, и другое было просто большим числом. В общем, все это довольно сильно увлекло полковника в свое время. Ведь почти такое же непонятное отношение к количеству и в нашем народе — тысяча или миллион для него одинаково много. Не ухудшись здоровье полковника через год-полтора, после того как переехал в Киев, кто знает, возможно, что-то интересное и получилось бы у него с диссертацией. До серьезного ухудшения, конечно, было еще далеко, еще многое узнал он, увидел, прочитал, еще и классическая музыка вошла в его жизнь, и это, пожалуй, единственное приобретение тех лет, наполненных горячкой узнавания, к которому он сохранил навсегда благоговейное чувство. Хорошо помнит даже сейчас, спустя так много лет, как впервые в золотисто-бархатном зале Театра имени Леси Украинки, закрыв глаза, унесся душой в необыкновенные сферы и, совсем потерянный от томящего восторга, думал: «Почему же никто не запрещает этого блаженства, ведь это же все — подражание Богу! Если бы он был, разумеется». Потом долго бродил по тихим мощеным улочкам ночного Киева, по улице Саксаганского вышел на бульвар Шевченко, спустился по нему к Днепру, дошел до Владимирской горки. Гранитная фигура Владимира Мономаха с золотым крестом в руке и быстрое перемещение ночных туч над ним — показалось все это снизу полковнику чуть ли не пределом всего истинного на свете, всего самого настоящего, к чему лишь и может стремиться человеческая сущность. Придя в свою тихую квартиру на Красноармейской, невдалеке от бывшего «Детского мира», зажигал он настольную лампу с зеленым абажуром, раскрывал книгу и читал, читал…

В душе была полная свобода. О Наде редко вспоминал, о дочери — еще реже. Братья не подавали вестей, и полковник был им за это благодарен. Ему казалось, он ушел от них так далеко! Старший делал успешно карьеру в науке, младший спился, затерялся где-то на великих стройках, которыми охвачена страна. В Братске? На БАМе? Ищи ветра в поле. Как, о чем с ними говорить, если встретятся, — они ж теперь все такие разные. Полковник за эти годы далеко ушел. Собственная прошлая жизнь унизительной казалась, в виде винтика, в виде части, звена, зависимости, в виде малозначительного компонента, дефиса, двоеточия в какой-то могучей формуле прошлого, которое (даже странно полковнику спустя всего семь лет) носило имя, было синонимом имени всего лишь одного человека.

Теперь полковник все подвергает свободному критическому анализу. У него и раньше была эта особенность, потребность докопаться до самых основ. Так, еще подростком, в году четырнадцатом или пятнадцатом выписал через издание «Всемирная Новь» за двадцать пять копеек книжку «Фокусник-чародей, или Тайны черной магии» с приложением чудо-карты «Спирограф» для беседы с духами, с загробным миром, а также для вызывания Люцифера. Выписал специально, чтобы самым тщательным образом все проверить на себе и самому убедиться потом уж на всю жизнь, что ни с духами, ни с загробным миром, а так же и с Люцифером нормальному человеку общаться никак не возможно.