И вот, стоя с длинной указкой у макета артиллерийского полигона в окружении подтянутых юных курсантов с персиковой свежестью лиц, с глазами лучистыми, чистыми, с плечами развернутыми, дыханием боксерским, блеском пуговиц слепящим, хрустом новеньких ремней морозным, — нет-нет да и замирал среди бодрой речи своей наш полковник вздрагивающим концом указки над каким-нибудь ориентиром макета артполигона: отдельным кустом, например, или красной колокольней, или заводской трубой. И стоял секунды две-три, охваченный ароматическим теплым ветром того бесконечно далекого деревенского утра, когда в шестнадцать лет тайком примерял перед зеркалом шинель постояльца — командира расквартированной в деревне части. Свежие, золотисто выскобленные половицы избы, запах мяты, котенок на подоконнике, крынка с молоком, чистое полотенце с вышивкой, солнечные зайчики повсюду, росистое утро, звонкий крик петуха — и сам он, тогда еще Пашка-шкет, с горящими пуговицами шинели, горящими глазами, топорщащийся весь, шестнадцатилетний весь еще, перед ослепительным зеркалом в овальной раме… И еще глубже, подобно солнечному зайчику, высвечивается совсем уж непримечательное утро, когда даже еще и не Пашкой-шкетом звался, а просто — Стручком. Деревянный перрон железнодорожной станции близ деревни, объявление на стене, которое он читает по складам:
«При проездах по железным дорогам, на станциях и в поездах остерегайтесь неприятельских шпионов, среди которых бывают и женщины. Всякие сведения о наших войсках они сообщают нашим врагам. Поэтому посторонние разговоры воинских чинов с незнакомыми людьми или в их присутствии могут принести неисчислимый вред русской армии. Каждый военнослужащий должен постоянно это помнить и не говорить о том, что может обнаружить расположение или передвижение русских войск и их составов. Недостаточно следить за собой, надо смотреть и за другими, удерживать товарищей от излияния откровенности. Всех неизвестных, которые будут расспрашивать вас и прислушиваться к разговору между вами, немедленно указывайте коменданту станции, жандарму или железнодорожному начальству».
Две дамы прогуливаются по перрону, он идет за ними. «Среди шпионов бывают и женщины!» Что из того, что они разговаривают меж собой, скажем, о шикарном новогоднем платье парижского фасона, который сейчас очень популярен в столице. Туалет исполнен из мягкого кашемира темно-зеленого цвета мандарин. Слегка драпированная юбка с большим вырезом оканчивается узким и длинным треном. Блузка — кимоно. Кроме рукавов, вся покрыта богатой вышивкой, исполненной синим, красным и зеленым шелком. Треугольные высокие обшлага рукавов из такой же вышивки, у открытого ворота два маленьких отворота. Узкий бархатный кушачок. Просто и элегантно — очень удобно танцевать новый стильный танец танго…
Из вокзального буфета доносятся звуки танго.
С почты несут елочные подарки от Брендакова и Шиканова из самой Москвы. Новые картонажи по рисункам русских художников предлагает Рождественский базар.
Подпоручик в высокой смушковой папахе рассматривает листок «За Родину», где печатаются фотографии раненых и убитых: «Капитан Грязев Б. Л. — убит, штабс-капитан Желябужский — ранен, морской врач Щегольков — убит, гвардии подпоручик Сафонов — убит…» Ранен, убит, контужен, пропал без вести… убит… убит… Какой бесконечный список! Какие красивые фотографии людей! Вглядывается в их лица с недетской болью Пашка-шкет (или Стручок — неважно). Вот гвардии подпоручик Сафонов — убит, вот морской врач Щегольков — убит… убит… убит… совсем же! насовсем же!! Почему же не проносится ураган над землей, ураган, ломающий дома, выворачивающий с корнями деревья?! Ведь убит же гвардии подпоручик с лихими усиками, убит морской врач с золотыми пуговицами на мундире… Играет музыка, щебечут дамы, несут рождественские подарки… И поднимается в нем до спазмов в горле, до закипания слез на глазах страстное желание поднимается — стать поскорее большим и сильным. Защитить всех и всё. Как Илья Муромец — русскую землю и русских людей…