Где-то со второй половины месяца установилась очень ветреная, очень солнечная погода, резко повысилась солнечная активность. Полковник, хоть почти и не покидал палаты, чувствовал себя все более неважно. К концу пребывания и совсем расхворался. Так что из санатория на поезд его сажала на всякий случай Елена Николаевна.
— К своим вот хотел заехать, дочери обещал, — сказал полковник, устроив в купе чемодан и вновь оказавшись на перроне возле вагона, где ожидала его Елена Николаевна, — да вот не получилось. Буду ждать теперь письма.
— Да-да, вы уж лучше не искушайте судьбу, Павел Константинович, лучше уж письма ждите…
4. ВОЗВРАЩЕНИЕ
Письма не было. Правда, дома сразу стало легче полковнику. Размеренная жизнь, привычный круг забот — все это благодатно действует на пожилой организм. Но письма не было, вот в чем дело. Неожиданно у полковника появилось желание посетить родную деревню. С удивлением думалось: «Ведь это ж так близко… а год идет за годом… ждать нечего… ждать теперь чего-то уж не приходится!» Поехал.
И не узнал своей деревни. Собственно, деревни давно уже не было, город со всех сторон давно уже сжимают дачи. Окружающие леса, перелески, даже просеки высоковольтки — все вокруг отдано под дачи. Когда попадаешь сюда, сначала замечаешь даже и не дачи, а заборы. Такие ровные, новые, со вкусом пригнана доска к доске. Есть металлические, легкие, ажурные — заботливо покрашены. На столбиках колпачки, чтобы дождь не повредил. На воротах сигнализация, ведущая в дом. Заборы, разделяющие соседние участки, чаще всего двухцветны. Один хозяин любит желтый цвет, другой — зеленый. Там, где забор не сплошной, видны внутри четкие дорожки, одни посыпаны песком, другие — заасфальтированы. Продуманно натянута проволока, по которой ночью бегает сторожевая собака. Блок на проволоке не скрипит — хорошо смазан. Просмолены и столбы, на которых натянута проволока, чтобы долго стояли, не сгнили. Под шнурочек подстрижен кустарник. Геометрически правильно разбит сад, напоминает фигуры на шахматной доске. Одноэтажных совсем не много. В основном же дачи двухэтажные, но появляется кое-где уже и третий — то флигелечек, то надстроечка в два-три окошечка стыдливо прикрылась тюлем на третьем этаже. Одноэтажные дачки попроще, немного похожи еще на избы, какие были в его деревне. Другое дело двухэтажные. Расписные наличники, петушок золотой гребешок на коньке крыши, полумесяцем чердачное оконце — затянуто цветным стеклом, полубалкончики, балкончики, мезонинчики, легкие веранды, увитые плющом. Настолько удобные плетеные кресла на тех верандах, что половина забот покинет вас, стоит лишь опуститься в такое. Фигурные желоба для сбора дождевой воды (волосы после мытья мягкие!), коленчатые, белой жести трубы, ребристые, высокие бочки, артезианские колодцы, шланги для поливки сада. Это у всех. Одноэтажные дачки тянутся изо всех сил, тоже начинают хорошеть, фигуреть, но куда им до двух-трехэтажных!
Кое у кого уже и собственная котельная. Небольшая, конечно, такая же свежевыкрашенная, чистенькая, как и все вокруг. Почти игрушечная, но ведь своя! И до того это все умилительно, что хочется, как ребенку, прощать многое… Дымит собственная темно-синяя труба, собственная горка шлаковых отходов за воротами, собственный кочегар в чистом брезентовом переднике стоит у ворот.
Зеленый косогор, с которого зимой так здорово было нестись на лыжах, кому-то помешал гараж поставить. Снят косогор аккуратно бульдозером, свезен на свалку.
Полковник шел по улице, которую, казалось, только что поливали или даже мыли с туалетным мылом. Людей не встречалось, не пробегала собака, не сидела на заборе кошка, не брела коза с обрывком веревки на шее. Вся жизнь была за забором. В кинообразном мелькании штакетника кто-то наполнял эмалированное ведро водой, кто-то подрезал кустарник, кто-то насвистывал арию, белил ствол яблони, где-то в прохладной низине за деревьями по-детски всхлипывала пилорама, подросток лет пятнадцати поставил таз с кусками хлеба, облитыми молоком, перед собачьей будкой. Подтянул техасы, присел, смотрит, как пес лениво ест, не вылезая из будки.
Полковник ходил, пока не устал, все сравнивал одноэтажные дачки с двухэтажными, а двухэтажные — с трех. Любопытно все же было, что никак не может определить: хорошо это или плохо, что на месте родной деревни теперь красивый дачный поселок. И поскольку ответа не было, он и продолжал упорно ходить, смотреть, сравнивать. Собственно, цели такой, хорошо это или плохо, лично у него как будто и не было. Это был как бы запасной ответ на тот случай, если спросят: «Чего ходишь третий час?» — «Удивляюсь», — должен ответить. «И чему ты удивляешься, полковник?» — «А тому, что не могу никак в толк взять: хорошо это или плохо, что вместо родной деревни дачи теперь?»