Полководец улицы. Повесть о Ене Ландлере

— А почему бы и нет? — ответил тот. — Когда палач свирепеет от шуток смертника, последний получает даже некоторое удовлетворение. Кроме того, среди анекдотов, которые наш брат всегда имеет в арсенале, встречаются и убийственно плохие. Вполне подходящие для палача.

Наконец-то ему удалось их рассмешить.

Но все его усилия оказались напрасны, — через минуту ослепительный свет залил вдруг окна, и тут же зазвенели стекла от оглушительного грохота.

— Ландлер, вы уже можете приступить к рассказу убийственно плохого анекдота, — со вздохом проговорил Ласло Феньеш.

Распахнулась дверь. Три солдата, чертыхаясь и обливаясь потом, протащили через зеленую комнату на балкон тупоносый пулемет, и вскоре раздались выстрелы. Тошнотворный фиолетовый дым врывался в открытую дверь. В зеленую комнату заглянул студент и сказал, что защитники Национального совета продвинулись вперед, они метко стреляют.

Значит, «Асторию» атакуют. Мелькали оранжевые вспышки выстрелов, от винтовочных залпов и стрекота пулеметов болели барабанные перепонки. Военные, оказавшиеся в комнате, легли на пол. Некоторые сидели словно парализованные. Прибежал какой-то незнакомый человек, крича, что срочно требуется врач, на улице есть раненые.

Лица людей в «Астории» отражали всю гамму красок- от пепельно-серого до лимонно-желтого цвета. «И у меня лицо, наверно, бледное и печальное, — подумал Ландлер. — И положение у нас довольно печальное». Вдруг он решительно направился к двери, чтобы присоединиться к сражающимся, но на пороге остановился, увидев Каройи и Тарами.

Они, оказывается, взяли в особняке Каройи автомобиль и только сели в него, как к ним подбежал какой-то матрос и попросил машину: надо срочно ехать в Уйпешт, командир монитора «Штёр» готовится увести дунайскую флотилию, — необходимо ему помешать. Матрос трогательно волновался и с трудом подбирал венгерские слова, он был, видно, хорват. Они уступили ему автомобиль и пришли просить другой у Совета солдат.

«Прекрасный урок, — промелькнуло в голове у Ландлера. — На свежем воздухе иллюзии у Каройи слегка развеялись, да и не очень-то ему хотелось встречаться с Лукачичем».

Шум сражения на улице внезапно затих.

— Жандармы отступили, — тяжело дыша, сообщил ворвавшийся в зеленую комнату офицер из Совета солдат. — Они просто-напросто дали деру! А их офицеры, брошенные на произвол судьбы, улепетывают на грузовиках, на которых привезли сюда солдат. Все заговорили разом:

— Неужели полная победа?

— Или только отбили первый приступ?

— Найдутся ли у Лукачича жандармы похрабрей? «Усекновение главы на сей раз отменяется!» — процитировал Ландлер «Трагедию человека» Мадача[20].

И впервые за последние часы засмеялся, засмеялся искренне, от всей души.

12

На диване в зеленой комнате отдыхали по очереди сотрудники канцелярии, четверть часа каждый, отмеряя движение часовой стрелки, ползущей в ночи подчас медленно, как улитка.

Усталый человек вытягивал наконец ноги и, чтобы не заснуть, занимал других разговором. Кто знает почему, может быть, потому, что уже появилась надежда на победу, все вспоминали о самом большом провале в своей жизни.

Ландлер расположился на диване, — пришла его очередь развлекать народ. Он рассказывал о заговоре женщин против него.

— Ну вот, воскресенья дочка проводила со мной, а я потихоньку таскал ее на собрания. Прекрасно, думал я, скоро рабочее движение станет ее кровным делом. Когда ей исполнилось семь лет, она научилась читать, писать, и тут я решил, что пора обучать ее основам социализма. «Бёже, я объясню тебе, что такое капитал, — однажды сказал я. — Знаешь, дядя, владелец фабрики, платит своим рабочим не столько, сколько они фактически зарабатывают, а меньше». Здесь я остановился, увидев по ее глазенкам, что ей хочется о чем-то спросить, наверно, думаю, о том, почему им мало платят. Подбодрил ее. Бёже с ангельской невинностью спрашивает: «Почему ты не расскажешь мне, как волк съел бабушку?» — «Какой волк, какую бабушку?» — воскликнул я, застигнутый врасплох. Никогда в жизни я не чувствовал себя таким невеждой. Оказалось, она хочет послушать известную сказку о Красной Шапочке. Тщетно я что-то растолковывал, тщетно пытался использовать сказку, в сознании девочки волк никак не мог символизировать капиталиста, а бабушка — эксплуатируемых. Так я понял, что никто не родится социалистом и нельзя разменивать науку на сказки.

Рассвело, и поредели ряды членов Национального совета. Никогда еще не оставалось их здесь так мало. Михай Каройи после атаки отправился успокаивать свою супругу. Потом удалился Эрнё Тарами, уведя за собой большую свиту; он приложил немало стараний, убеждая всех разойтись по домам.

— Если утром жандармы не поднимут нас с постели, значит, мы все же победили, — сказал граф.

«Все же»? Пассивная победа? Нет, надо остаться здесь! Хотя бы для того, чтобы освещенные окна Национального совета напоминали о его существовании, а телефонная станция, если сюда позвонят, знала, что люди не покинули свои посты.