— Шестнадцать часов он уже отработал перед аварией. И за двенадцать лет не отдыхал ни одного дня. Бесчеловечно длинный рабочий день, ни выходных, ни оплачиваемого отпуска. Невольно кулаки сжимаются при мысли: «Почему должен страдать здесь, за решеткой, я, а не другие, истинные виновники?» Вы же, господин советник, знаете, что я думаю о положении на венгерских государственных железных дорогах и кого считаю виновными. Если уж страдает ни за что ни про что стрелочник, пусть хоть в тюремной камере отоспится. А завтра — надеюсь, господин советник, вы не откажете в моей просьбе, — пусть отдохнет бедняга, встретит Новый год дома, в семейном кругу. — Советник полиции с изумлением смотрел на высокого широкоплечего молодого адвоката. — При маневрировании паровоза с рельсов сошли три вагона. Что есть, то есть. Но люди не пострадали, материальный ущерб ничтожен, — Ландлер спешил укрепить свои позиции. — В вашем протоколе больше ничего не может быть зафиксировано. Начальник донес на стрелочника лишь потому, что хочет выставить его после двенадцатилетней службы, не заплатив ни гроша. Зная ваше великодушие, господин советник, я уверен, что…
— Что я отпущу его на сутки? — Нахмурив лоб, тот строго смотрел на него.
— А почему нет? Учитывая обстоятельства.
Советник полиции погрузился в раздумье. Его обуревали сомнения. Прежде всего, такая просьба — дерзость со стороны адвоката. И кроме того, если он разрешит, то может нарваться на неприятность. Но все же Ландлер упомянул о его великодушии. И наконец, черт побери, этот МАВ![1]
Донос действительно составлен для того, чтобы потом положить его под сукно, а несчастного обвиняемого лишить последнего куска хлеба. Никчемную, грязную работу навязывает полиции МАВ. Тут и адвокату не позавидуешь. Он защищает обвиняемого, тратит время, прекрасно зная, что, если дело дойдет до суда — в суде его, может быть, удастся выиграть и добиться, чтобы МАВ оплатил судебные издержки, — сам же он не получит ни гроша за свои труды, так как неимущий стрелочник не в состоянии заплатить адвокату… У советника полиции было еще одно соображение. Именно этот молодой адвокат минувшим летом на большом судебном процессе железнодорожников разоблачил темные дела правительства. Да так смело, что вся страна об этом заговорила. А сейчас, перед новыми выборами в парламент, оппозиционные газеты при случае с удовольствием поднимут шумиху вокруг нового факта укоренившегося жестокого обращения с мелкими служащими.Советник полиции понимал: проявив великодушие, он окажет услугу самому правительству. Но прежде чем принять окончательное решение, он послал дежурного, старшего сержанта, к тюремщику узнать, что делает арестованный.
— Признайтесь, господин адвокат, почему вы специализировались на железнодорожных делах? — спросил он Ландлера.
— Охотно, господин советник. Это произошло совершенно случайно, хотя стало потом необходимостью. Когда я готовился получить адвокатское звание, один из моих патронов в ряде судебных процессов защищал интересы МАВ. А потом я убедился, как бессердечно, несправедливо, жестоко относится МАВ к своим служащим. Я был в стороне от этих дел, их вел другой адвокат, но я потихоньку давал действенные юридические советы кое-кому из пострадавших. Когда же я стал юристом, они прислали ко мне первых клиентов.
Вернулся старший сержант и доложил: сразу после допроса арестованный заснул и с тех пор спит непробудным сном.
— Ну и прекрасно, — засмеялся советник полиции. — Я отпущу его домой на первый день Нового года. — И он дружески похлопал по плечу молодого адвоката: — Вас, господин Ландлер, на мякине не проведешь.
Возвращаясь из полицейского управления, Ландлер зашел пообедать в небольшой знакомый ресторанчик. За соседним столиком один из завсегдатаев, налоговый инспектор, переводил на немецкий язык содержание меню случайному посетителю, видно, какому-то иностранному коммерсанту. Ландлер невольно слышал их разговор.
— Ваше государство называют Австро-Венгерской монархией, — говорил иностранец. — Почему монархией? Почему не просто королевством?
— Слово «монархия» как бы оправдывает то, — объяснял налоговый инспектор, — что наш правитель, сейчас это Франц Иосиф I, император Австрии и в то же время король Венгрии. А по сути дела это два государства. Каждое со своим государственным языком. Со своими законодательными органами и своими правительствами. Но поскольку это все же одно государство, самые главные министерские портфели, военного министра и иностранных дел, общие. Иностранцу трудно разобраться, не правда ли?
Поглощая суп, коммерсант признался, что совсем сбит с толку и не может понять, как создалось такое государство. Тогда налоговый инспектор, расправлявшийся уже со вторым блюдом, вкратце рассказал ему о борьбе за независимость Венгрии в 1848 году под руководством Лайоша Кошута, этой героической, но окончившейся поражением борьбе против австрийского владычества и династии Габсбургов. Потом пояснил, почему в 1867 году, когда была создана нынешняя «двуединая монархия», нация приняла такой компромисс.