При венчании нового монарха на царство случилась история, показавшая истинный взгляд новой власти на Трубецкого. Князя оберегали от обид, ему выказывали уважение и в то же время вежливо указывали Дмитрию Тимофеевичу его место — место, выше которого он подняться уже не мог. «В Золотой полате государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии велел сказать посольскому дьяку Петру Третьякову: бояром князю Федору Ивановичю Мстисловскому велел себя государя золотыми осыпать. А дяде своему родному боярину Ивану Никитичю Романову велел сказать, што ему держать шапку Маномахову. А боярину князю Дмитрею Тимофеевичю Трубецкому велел сказать держати ему скифетр. И боярин князь Дмитрей Трубецкой бил челом на боярина на Ивана Никитича Романова о местех, што ему менши Ивана быти невместно. И государь сказал боярину князю Дмитрею Трубецкому: ведомо твое отчество перед Иваном, мочно ему тобя менши быть; а ныне тебе быти для того, что мне Иван Никитич по родству дядя, а быть вам без мест… И как пришли с саном в Золотую полату, и государь велел им же несть из Золотой полаты в церковь ко Пречистой Богородицы; а боярину Василью Петровичю велел перед своим государевым саном итти ко Пречистой Богородицы. И боярин Василей Морозов бил челом государю о местех на боярина на князь Дмитрея Трубецкова, что ему перед саном быть, а боярину князю Дмитрею держать скифетр, и мне по вашей царьской милости князя Дмитрея Трубецково быть менши нельзя. И государь Василью сказал: мочно тебе со князь Дмитреем быти всегды и велел ему итти перед саном»{74}
. Морозова одернули. Но и Трубецкому показали: царь на Руси один. И его родня имеет право на определенные привилегии.Трубецкой не имел ключевых назначений на дипломатической службе, не давали ему и приказы возглавлять. Отношение к нему сверху — вежливо-холодноватое. И лишь брак Дмитрия Тимофеевича с Анной Васильевной Воронцовой несколько улучшил его отношение с кругом лиц, имеющих влияние на высшем уровне, ему даже передали в качестве приданого обширные вотчины Воронцовых, а это солидное приобретение.
Но воеводских постов Дмитрий Тимофеевич по-прежнему не получал{75}
.В 1619 году из польского плена возвратился митрополит Филарет (Романов), отец государя. Его встреча на пути в Москву превратилась в еще одну пышную церемонию. Аристократия начала борьбу за почетное в ней место. Трубецкому досталась весьма высокая, по понятиям того времени, роль: он возглавил третью заставу, встречавшую патриарха в селе Хорошеве. Притом именно третья застава, или, иначе, третья «встреча», считалась почетнее первой и второй. Неугомонный боярин Морозов и здесь ударил челом государю: как же так! Трубецкого — в третью «встречу», а его, Морозова, — всего-навсего во вторую! «И ему, — возмущался Морозов, — меньше боярина князь Дмитрея Тимофеевича быть не мочно!» Взбешенный Трубецкой «…бил челом государю, что он, Василей, тем его безчестит и Государь бы его пожаловал, велел дать на Василья Морозова оборонь. И государь боярину Василью Морозову отказал: бьешь челом не делом, нынешняя встреча указана вам всем быть без мест, а с боярином с князь Дмитреем Трубецким мочно тебе в меньших быть всегда, не сошлось тебе николи с Трубецкими, знай свою меру на кого бити челом». Но Трубецкой этим не ограничился. Он «многажды бил челом» на Морозова «в бесчестьи». И в январе 1620-го Морозова наказали всерьез — его посадили в тюрьму{76}
. Более того, Дмитрию Тимофеевичу оказали дополнительную почесть. Когда Филарет — уже патриарх — в день Вербного воскресенья совершал путешествие вокруг Кремля на осле, первенствующим среди тех аристократов, которым позволено было водить осла под уздцы, оказался Трубецкой. И Дмитрию Тимофеевичу — единственному изо всей свиты — патриарх позволил сопровождать его на лошади, а не пешком{77}.Трубецкого, стоит повторить, не унижали. Его иногда звали к праздничному столу государеву. Вельможе давали кое-какие административные поручения. Дмитрий Тимофеевич участвовал, например, в торжественной встрече датского посланника. Иными словами, по внешней видимости князь — благоденствовал. Вот только никаких ключевых постов ему не доверяли. И обида Трубецкого, как видно, копилась. Надо полагать, князь смирился со своим поражением 1613 года только внешне. И однажды его чувства должны были выплеснуться.
Так и произошло.