Полночь

Девушка пожала плечами. Ей удалось подняться на ноги, и она протянула руку Валику. Наконец он смог встать и, дрожа и шатаясь, припал к борту, чувствуя, что его вот-вот стошнит. Внизу плескались сонные волны. Постепенно до юноши стало доходить то, что он упустил с самого начала пробуждения – ночь, и об этом красноречиво говорила зависшая в чернильном небосводе луна. Как он сразу это не заметил?! И тут же в его непроснувшийся мозг тупым тесаком воткнулась следующая мысль – катер стоит на месте. Что бы это означало? Он сломался? Или просто ОНИ (Айс и этот покорябанный Исви) решили никуда не плыть?!

– Сколько времени? – выдохнул он.

Катрин раздраженно повела плечами:

– Откуда я знаю? Не имею привычки носить тикеты[19].

– Башка просто трещит, – пожаловался Валик. – Будто, пока мы спали, по нам танки ездили.

– Я думаю, нам какую-то шнягу подсыпали, – высказала предположение Катрин. Неуверенными движениями она собрала свои длинные волосы в хвост. После всех приключений они потеряли свою привлекательность и превратились в свалявшиеся космы, как у заправской ведьмы. – Вспоминай. Ты же у нас умненький.

– Я пил только воду, – машинально, как заученный текст, произнес Валик и повернулся к хиппи, – и ты тоже.

– Угу. Хорошо хоть ласты не склеили, – вздохнула Катрин, почесав ухо. – Подыхаю, хочу отлить.

Сделав такое заявление, она выглянула за борт и зябко повела угловатыми плечиками.

– По ходу, даббл[20] тут не предусмотрен. Во всяком случае, я его тут не видела.

– Как же они тут увлажняются? – продолжала недоумевать Катрин.

– В смысле? – не понял Валик.

– Ну, брызгаются. Ссут то есть, – пояснила она. – Вот ты тормоз, Валик.

– Как-как, – пропыхтел Валик, краснея. – Наверное, прямо в море. В океан то бишь.

– А срут? – не унималась Катрин, с недоверием глядя на борт. По ее твердому убеждению, справлять естественные надобности, залезая на борт, было делом совершенно идиотским и рискованным.

– Да не знаю я, – рассеянно ответил Валик. – В горшок какой-нибудь, а потом – за борт.

Катрин огляделась.

– Я тебя не обломаю, если?..

Валик непонимающе уставился на подругу:

– Что?

– Ну, типа, я тут где-нибудь…

– А мне-то что? – вяло отозвался он, хотя идею Катрин справить нужду прямо на палубе он не одобрял. Да и как посмотрит на это хозяин лодки? Кстати, где он?

Он слышал, как где-то в темноте, сопя, возилась Катрин, потом раздался слабый звук упавшего в воду предмета.

– Какую-то тряпку нашла, вытерла, – не без гордости доложила она, застегивая ширинку своих вытертых джинсов прямо на глазах у Валика.

Молодой человек потупил взгляд – он не уставал поражаться раскрепощенности этой девушки. Взять хотя бы простой пример – Катрин неплохо разбиралась в национальных кухнях и прекрасно ориентировалась в правилах этикета, но одновременно с этим она запросто могла хлестать паленую водку с панками в загаженных переулках Арбата, занюхивая ириской.

– Интересно, где Влад? – снова поинтересовался Валик.

– О, фак, – пробормотала Катрин. – Маринка… Неужели она все еще здесь?!

Они, чертыхаясь и спотыкаясь на ватных ногах, словно калеки, засеменили к каюте, где должны были находиться Влад с Мариной. Однако перед самой каютой Валик неожиданно остановился, виновато улыбнувшись. Он прислонился к стене, и Катрин истолковала это по-своему.

– Че, хреново? У меня тоже черепушка раскалывается. Ладно, побудь на воздухе.

И с этими словами она вошла внутрь. Валик, передвигая ноги как столетний дед, побрел назад. Какой там, в задницу, воздух. Просто он панически боялся снова увидеть Марину, а еще больше он боялся узнать что-то плохое, что-то такое, что могло произойти за то время, пока они были в отключке.

(Зачем?)

Он вспомнил обвиняющий Светин голос во сне, и его затрясло.

Что «зачем»? Что она имела в виду? Ведь он всегда делал только то, что им обоим приносило счастье…

Он прилагал все усилия, чтобы вытеснить мысли, связанные с теми ужасными событиями, но они намертво застряли в его сознании крючьями, причиняя поистине неземные страдания. Вот и теперь он словно вернулся на несколько месяцев назад.

…Ему стало плохо уже тогда, когда они только подъехали к моргу. Гроб, естественно, был закрыт, хотя отец Светы и пытался безуспешно настаивать, чтобы крышка была снята. Но сотрудник морга мягко и вместе с тем решительно отговорил его от этой идеи. В какой-то момент Валик перехватил взгляд тестя – немигающий, застывший, полный испепеляющего горя и вместе с тем раздраженно-недоумевающий. Мол, ты, муж моей дочери, не поддержал меня в эту минуту?!

Да, не поддержал, захотелось тогда завопить Валику. Не поддержал, потому что он не хотел смотреть на обугленные останки любимого человека! Потому что в памяти Валика Светочка всегда останется такой, какую он знал ее, – нежная и божественно-прекрасная, как редкой красоты цветок. Но раздавленному обрушившимся горем папаше, этому жирному, лысеющему пятидесятилетнему мужику, этого никогда не понять. Он, если говорить правду в глаза, особенно и не жаловал Валика, за спиной называя его ботаником и тютей.