Полночь в Часовом тупике

— Люди могут положить почту в коробки на двадцать минут позже, чем раньше, это важное преимущество, существенное для служащих почты. Не возникает очереди, мы можем немного расслабиться, жаль только, что ты уже не можешь воспользоваться этим новшеством, — заметил водитель авто. — Если бы ты извинился как следует, они могли бы дать тебе велосипед для работы.

Когда Альфред ушел, бывший почтальон, прежде чем взобраться на Холм, взглянул на город и впал в экстаз: как прекрасен Париж! Он пощупал карман, убедился, что десять франков, полученные у старьевщика, на месте. Он почувствовал себя богатым и свободным. Перехватить что-нибудь в кафе, поглазеть на прохожих, полюбоваться витринами и, наконец, с наступлением ночи прийти в тупик, где его мечта станет реальностью.

Это был час, когда после тяжелого рабочего дня из учреждений и мастерских вылетала толпа школьников, подмастерьев, рабочих, которые заходили в маленькие кафе, чтобы что-нибудь попить и перекинуться в картишки.

В одном из таких мест толпа окружила трио музыкантов. Кто-то проорал:

— Заказывайте последнюю новинку, десять сантимов. Кто хочет? Спешите, мадемуазель, не будем тянуть резину и задерживать собравшееся общество! Ну, все готовы? Да? Ну тогда первый куплет, давайте все вместе!

Скрипка вступила, за ней гитара, и потом раздался голос солиста:

Мой ангел белокурый,О, сколь же вы прекрасны.

Влюбленными губамиВаш лоб целую страстно.

Эзеб Турвиль напевал романс Поля Дельме, у него было ощущение, что он попал в далекую страну, где ему следует разузнать обычаи и нравы. Потом он вновь тронулся в путь. В конце улицы Норвинс он прошел Мулен де ла Галетт, с ее деревянными лошадками, качелями и каруселями, с дешевыми забегаловками, и вышел на Мулен-Нёф, откуда ему открылся совершенно удивительный вид на город. На юге он любовался Парижем из камня, бронзы и золота в красно-коричневой охристой дымке. На севере, обрамленные тяжелыми столбами дыма над заводами, поднимались Клинанкур и индустриальные предместья, тянущиеся от Клиши до Обервилье. Он стоял бездвижно, его охватил абсолютный покой. Ночь спустилась на город, фонарщики принялись за работу. Медленными шагами, почти нехотя, он спустился к сияющему огнями бульвару Рошшуар, где его ждал Часовой тупик.

Уже некоторое время Рафаэль Субран чувствовал, что его кто-то преследует. Краем глаза он всматривался в витрины, надеясь увидеть там отражение таинственного преследователя. Все эти попытки, однако, потерпели неудачу — хотя он был уверен, что это не плод его воображения, доказательств найти не удавалось. В конце концов, он начал ходить по стенке, постоянно оборачиваться, рискуя свернуть шею, и вынужден был изменить свой обычный маршрут. Время от времени он натыкался то на фонарный столб, то на дерево.

В этот вечер он ринулся в холл дома, где снимал комнату, как заблудившийся в лесу кидается к первому попавшемуся жилью. Не поздоровавшись с консьержем, который считал его симпатягой, хотя и с придурью, он побежал вверх по лестнице, уступив дорогу сочинителю трехгрошовых романов, который никогда не упускал возможности пуститься во все тяжкие, чтобы потом сочинять сладкоречивые мелодрамы для ленивых служанок, которым, чем бы ни занять себя, лишь бы не работать.

Антуанетта еще не освободилась от своих обязательств на первом этаже, где она пыталась удовлетворить все капризы и прихоти депрессивной мещанки, муж которой двадцать четыре часа в сутки пропадал в недрах какого-то министерства. Жаль, эротическая прелюдия его миновала. Он вытянулся на кровати прямо в ботинках — слишком устал и закрыл глаза. Репетиция, сопровождающаяся бурными страстями, совсем его вымотала. Режиссер орал как резаный, автор дико извинялся, костюмерша рыдала, актеры допускали ляп за ляпом, хотя директор уже предупредил их, что отменит премьеру. Выйдя из театра «Жимназ», Рафаэль вдруг затаил дыхание: ему показалось, что в переулке мелькнул силуэт Шарлины Понти. Он устремился за обворожительной кокеткой, словно две полученные пощечины его нисколько не смутили. Похоже, он совсем потерял рассудок.

Узкая улочка, на которой теснились мансарды, сворачивала налево к общественным уборным. Именно там, как хищный паук, таилась хиромантка. Она обрушилась на него, он только и успел слабо вскрикнуть. Хоть и стара, и сгорблена была мамаша Фаталитас, она редко упускала свою добычу.

— Три су, блондинчик, и я тебе все расскажу о твоем будущем. Ох, какая славная ручонка! Ох, я помню одно только хорошее, но лучше я и не видала, ну давай, расслабься, я тебя не изнасилую, стара я уже для этих утех. Давай-ка посмотрим.

Она вцепилась в левую руку Рафаэля.

— Ох. Странная у тебя линия счастья, редко такая встречается. Перерезана ровно пополам. Видишь здесь этот крест? Тебя преследуют неприятности, мой цыпленок. Комедия, трагедия. Будь поосторожнее.

— Да идите к черту уже, старая ведьма! — воскликнул он, освобождаясь от нее.

Он побежал в сторону дома, отодвинул щеколду, влетел в коридор.