Полночная ведьма

Вздохнув, Брэм выключает газ и идет вслед за мальчиком, обещая себе при первой же возможности вернуться к работе над портретом Лилит. Он чувствует, что уже приноровился к беспорядочному образу жизни Мэнганов. Теперь их выходки и странности шокируют его редко, к тому же он так привык к шуму и беготне детей, что, когда тех не бывает дома, ему даже чего-то не хватает. Однако сегодня утром он все-таки удивляется, ибо ему открывается, что при определенных обстоятельствах в доме Мэнганов может воцариться еще больший бедлам и одно из таких обстоятельств – это болезнь главы семьи. У Мэнгана сильная простуда, но он так ругается и стонет, что можно подумать, что у него по меньшей мере инфлюэнца, а то и какая-нибудь малоизвестная тропическая болезнь. Производимый им шум может сравниться только с той оголтелой и громогласной заботой, которой окружили его жена, любовница и дети. Джейн выходит из комнаты Мэнгана, неся поднос, полный грязных тарелок и стаканов; ей вслед несется хриплый крик мужа:

– При таких обстоятельствах бренди следует считать лекарством, Джейн. Ты должна это понимать. – Затем его вопли переходят в приступ кашля.

Джейн поворачивается к Брэму. Взор ее безумен, глаза покраснели от недостатка сна.

– О, мой дорогой! Не найдется ли в твоем орлином гнезде немного бренди? У нас его не осталось ни капли, а бедный Мэнган так страдает.

– Извини, Джейн, у меня его тоже нет.

Ему кажется, что еще немного, и она расплачется от изнеможения.

– Нет? И у Перри его наверняка тоже нет. Близнецы! Перестаньте так шуметь! У вашего папы и без того ужасно болит голова, и ему совершенно ни к чему слушать, как по лестнице топочут дети!

Близнецы проносятся мимо на опасной скорости. За ними намного медленнее следует Фридом. Брэм заметил, что этот мальчик настоящая тень своего отца, он все время молча наблюдает за этим великим человеком и впитывает каждое слово. И поскольку сейчас Мэнган лежит в кровати, его сын явно чувствует себя потерянным и скучает.

– А ты пробовала спросить у Гудрун?

Джейн фыркает, и на ее лице появляется несвойственное ему выражение злости.

– Гудрун может предложить только две вещи: сигареты и секс, а Мэнгану сейчас не нужно ни то ни другое. Мальчики! Пожалуйста, не хлопайте дверьми!

– Если хочешь, я пойду и куплю бренди, – предлагает Брэм.

У Джейн делается такой вид, словно она сейчас обняла бы его, если бы не держала в руках поднос.

– Правда? О, Брэм, как это мило с твоей стороны! Мэнган, конечно же, вернет тебе деньги. Он будет настаивать, чтобы ты их взял, – говорит она и, вновь обретя силы, протискивается мимо него и спешит в кухню.

Брэм осознает, что только что согласился потратить последние оставшиеся у него несколько шиллингов, причем он уверен, что, несмотря на обещания Джейн, Мэнган никогда их ему не отдаст. А с написанием портрета Лилит, похоже, придется подождать. Он подавляет раздражение, которое вызывает у него эта мысль, быстро поднимается к себе на чердак, чтобы взять шляпу и деньги, и торопливо идет к парадной двери. Открыв ее, он с изумлением видит стоящую на пороге Лилит.

Его лицо расплывается в широкой улыбке, и тут он вдруг осознает, какой неопрятный у него сейчас вид – одежда измята, волосы всклокочены, лицо небрито.

При виде удивления, написанного на его лице, Лилит очаровательно улыбается, и он чувствует, как екает сердце.

– Вас сегодня не ждали, – говорит он. – Мэнган нездоров, и Джейн послала вам записку, что сегодня сеанса не будет, во всяком случае, она собиралась это сделать…

– Я не получала никакой записки. Шарлотта, – обращается она к подруге, которая расплачивается с водителем таксомотора, – тебе передали, что мистер Мэнган болен?

– Что? Нет! Надеюсь, ничего серьезного?

– Случайный наблюдатель мог бы подумать, что он тяжело болен, но на самом деле это всего лишь простуда.

– Вряд ли из такого великого художника получился легкий пациент.

– Вы правы.

Шарлотта поднимается по ступенькам и становится рядом с Лилит.

– Значит, сеанса сегодня не будет? Какая жалость. Можем ли мы что-нибудь сделать, чтобы ускорить выздоровление мистера Мэнгана?

– Я как раз собирался купить ему бренди.

– Отличная мысль, – слышится из прихожей голос Перри. Он надевает теплое пальто и оборачивает вокруг шеи шерстяной шарф. – Доброго вам утра, мисс Пилкингтон-Эдамс, леди Лилит, – говорит он, приподнимая шляпу, которую только что надел.

Шарлотта дарит ему улыбку.

– Никаких официальных обращений и титулов, я прошу вас. Это так надоедает. Шарлотта – вполне приемлемое имя, и я предпочитаю, чтобы меня называли именно так. Кстати, когда мы простужаемся, отец настаивает, чтобы мы пили бренди. Нам давали его столовыми ложками, даже когда мы были детьми.

– И как, помогало? – спрашивает Перри.

– Никто из нас этого уже не помнит! – И Шарлотта мелодично смеется.

Брэм решает, что настал удобный момент. Шанс, что ему повезет, невелик, но, похоже, другого у него не будет.

На вечеринке она была со мной такой сердечной. Сможем ли мы снова ощутить такую же близость?