Полное собрание рецензий

Результат – прелестный образчик тщания. Читатель посторонний чувствует себя Чичиковым, разбирающим известный меморандум Собакевича. Дивишься, во-первых, «аккуратности и точности: не только было обстоятельно прописано ремесло, звание и семейное состояние, но даже на полях находились особенные отметки насчет поведения, трезвости, – словом, любо было глядеть». Во-вторых, действительно, все сии подробности придают «какой-то особенный вид свежести: казалось, как будто мужики еще вчера были живы». В-третьих, поскольку все-таки речь идет о персонажах некоторым образом умерших, то умиляешься духом и, чтобы не впасть в лирическое отступление, невольно вздыхаешь: «Батюшки мои, сколько вас здесь напичкано! что вы, сердечные мои, поделывали на веку своем? как перебивались?»

Дворянство сравнительно недавнее (добыто в конце XVIII столетия), служилое, мелкопоместное. Фамилия и герб заемные, как случалось на Украине сплошь и рядом: родословное древо Н. В. Гоголя – примерно того же сорта, – да все это пустяки.

А люди были, судя по всему, очень приличные: главным образом офицеры и чиновники, морально стойкие, начальством характеризуются положительно. Полученные ими ордена наполнили бы преогромный сундук. Трое дослужились до тайных советников, один – до генерал-майора. Один Стеблин-Каменский был в Полтаве полицмейстером, один Стеблин-Каминский – жандармским полковником в Астрахани. Сын полицмейстера пошел в революцию, попал на каторгу. Жандармский полковник расстрелян в 1918-м.

Вообще, при т. н. советской власти роду, конечно, не поздоровилось. Кто эмигрировал, кто пропал без вести. Один (1887–1930), лейтенант флота и пресвитер, причислен к лику православных святых.

Священномученик отец Иоанн, память празднуется 2 августа, поскольку этого числа в 10 часов вечера в окрестностях Воронежа расстрелян.

Всего девять колен, сто пять (на нынешний день) лиц (не считая не вошедших в роспись).

Про некоторых не удалось узнать почти ничего: такая-то родилась 23 декабря 1837 или 1839 года, – и только.

Про жену полицмейстера (мать каторжника) – что отправилась к сыну, на Кару, но была выслана «за нетактичное поведение». Да и по другим фактам видно: хорошая женщина, храбрая.

Один из Стеблиных, поступая в жандармы, на первом экзамене срезался: «выказал недостаток необходимых для жандармского офицера сведений».

Другой посреди педагогической карьеры сошел было с ума, но потом как будто излечился.

Третий отличался необыкновенной пунктуальностью. Согласно семейной легенде, «утром вставал всегда в один и тот же час, брился всегда тогда, когда из-за угла улицы появлялась белая лошадь молочника, и т. д. Умер в тот день, когда, по какой-то причине, молочник запоздал; белая лошадь не появилась в обычное время – и он упал мертвый от разрыва сердца».

Всякое такое разное. Энциклопедия русской жизни.

Мысленно прибавим полторы сотни классических научных трудов Михаила Ивановича Стеблина-Каменского. И столько же – и тоже необходимо важных – Ивана Михайловича.

И, как обещано, обойдемся без лирических отступлений.

XLIV

Сентябрь

Захар Прилепин. Санькя

Роман. – М.: ООО «Издательство Ад Маргинем», 2006.

Когда б вы знали, какой сортируешь сор. Словно чайка на помойке.

Вдали от обезрыбевшего водоема.

Где не блестит ничей плавник.

Однако же и вторсырье представляет собой форму жизни – полуорганической такой. Даже дает новообразования. Причем пародирующие – порой забавно – ту, растраченную, реальность.

Скажем, за этим текстом, как за настоящим романом, бегут рецензии – тоже как настоящие – и на бегу бормочут: мать, наша мать.

В том смысле, что Захар Прилепин пересочинил изучаемую в школе повесть Максима Горького. Про путь молодого алкоголика в гущу классовой борьбы. Или в чащу.

Пародийная логика требует, чтобы по такому случаю выступил какой-нибудь латентный диктатор и поощрил Захара Прилепина резолюцией: очень своевременная книга.

И, конечно, такой нашелся. Главный редактор газеты «Завтра». Только перепутал – думаю, нарочно – слова. Шутить так шутить. Благословляю, сказал, кудрявого этого мальчика. Как все равно Державин – Пушкина.

Как если бы презентация данной книжки в Нижнем Новгороде была лицейский экзамен.

Короче, примите как факт, что есть такая вселенная, где роль классика словесности вполне способен исполнить – Александр Проханов. Практически не сходя в гроб. Такая вселенная, в которой он отыскивает своих – правильного масштаба – продолжателей.

Как, помните, в стихах у Брюсова:

Быть может, эти электроны —Миры, где пять материков,Искусства, знанья, войны, троныИ память сорока веков.

Положим, не сорока. Но, в общем, все перепуталось, и некому сказать: а где, братец, здесь нужник?