Полное собрание сочинений

Та же скамейка у подъезда Ростислава и Саши. На ней сидит Антон Прокофьевич в том же берете, но без плаща. Входит Марина Степановна с хозяйственной сумкой. Увидев Антона Прокофьевича, она поворачивает в его сторону и садится рядом.

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Здравствуйте, уважаемый Антон Прокофьевич!

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. (Вздрагивает.) Здравствуйте, Марина Сергеевна! Рад Вас видеть!

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Степановна!

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Что?

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Я говорю, моего отца звали Степаном!

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Простите, Марина Степановна! Виноват.

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Ничего. На первый раз прощается, второй раз начинается. Кажется, так говорили мои внуки, когда играли маленькими.

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Мне очень нравится, что Вы своих внуков цитируете. Любите, значит.

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Очень люблю. Даже больше, чем сына.

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. У Вас один сын?

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Да, к сожалению.

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. А муж Ваш?

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Мой первый муж — отец моего сына — погиб на фронте в самом начале войны. А за второго я вышла уже в пожилом возрасте. Тринадцать лет прожили. Три месяца назад похоронила.

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Любили его?

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Какая уж любовь в этом возрасте!

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Насколько я разбираюсь в арифметике, то когда Вы за него вышли, Вы были еще совсем молоды: Вам же не было и шестидесяти!

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Это Вам с высоты своих семидесяти шести так кажется. А на самом деле пятьдесят пять — это уже, к сожалению, не молодость. Во всяком случае, для женщины.

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Не могу с Вами согласиться. Пятьдесят пять — это еще завидная молодость.

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Так можно спорить до бесконечности. Бог с ним, детство это или юность. Я хочу о другом. У меня для Вас кое-что есть.

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Заинтриговали. И что же?

МАРИНА СТЕПАНОВНА. (Достает из сумки завернутую в ветошь конденсорную линзу. Разворачивает.) Вот! Возьмите, пожалуйста.

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Для чего это мне? Что я с этим буду делать?

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Читать.

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Читать? Как же это я сразу не сообразил? Сейчас… Попробуем. (Надевает очки.) А что читать?

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Я предусмотрела и это! (Достает газету.) Ну-ка, попробуем сразу мелкий шрифт! Читайте-ка здесь.

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. (Читает.) Скоро наступит пора летних отпусков. Получается! Много, конечно, не прочтешь, но что-нибудь интересное прочитать можно. Спасибо. Сколько я Вам должен?

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Ну, знаете! Не думала, что Вы это так воспримете.

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Что значит «так воспримете»?

МАРИНА СТЕПАНОВНА. А то, что я к Вам всей душой, помочь хотела, а Вы к этому отнеслись так, будто я ищу возможность заработать на вас!

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. А чем плохо — заработать? И Вы, и я всю жизнь проработали, зарабатывали, значит. Что в этом плохого?

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Не путайте грешное с праведным, Антон Прокофьевич! Как будто не понимаете! Наивность разыгрываете! (Встает.) Я пошла.

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Сядьте, пожалуйста, Марина Степановна. Я же не со зла. Спасибо, моя дорогая.

МАРИНА СТЕПАНОВНА. (Садится.) Я не Ваша дорогая.

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Уж не знаю, как к Вам и обратиться. Все Вам не так, все не по душе, даже сердечное обращение.

МАРИНА СТЕПАНОВНА. И мое, и Ваше сердечное обращение остались в прошлом. Отцвели уж давно хризантемы в саду!

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Что верно, то верно. Хороший романс. (Напевает.)

Отцвели уж давно

Хризантемы в саду,

Но любовь все живет

В моем сердце больном…

МАРИНА СТЕПАНОВНА. О, да Вы, никак, поете! Между прочим, неплохо получается.

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. А я в заводском хоре лет тридцать пел. Иногда и соло выступал. У нас была такая самодеятельность! Мы даже за границу выступать ездили.

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Это куда же, позвольте спросить?

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. В Чехословакию, Польшу, Болгарию.

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Тоже мне — заграница!

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Вы не считаете эти страны заграницей?

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Конечно!

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Это почему же?

МАРИНА СТЕПАНОВНА. (замешкавшись) Откуда я знаю, может, Вы — нештатный сотрудник КГБ?

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. (С силой ударяет палкой о землю.) Да как Вы можете! Как Вы смеете на меня такое говорить?! Они мне за всю жизнь так надоели! Терпеть их не могу!

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Почему?

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Почему-почему! Надоели — и все!

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Тогда скажу. В эти страны наши доблестные войска социализм на штыках принесли. Все там по нашему образу и подобию. Их руководители вечно подпевают нашим, своего мнения не имеют! Противно слушать по радио, смотреть по телевидению и в прессе читать! А Вы — заграница! Громко сказано!

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Ошибаетесь, Марина Степановна! Руководители — это верно. Но в народе этот социализм нигде больше не прижился. В этих социалистических странах все его открыто ругают, смеются над ним.

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Выходит, мы то ли глупее, то ли умнее всех?

АНТОН ПРОКОФЬЕВИЧ. Выходит, так!

МАРИНА СТЕПАНОВНА. Мне очень приятно, что Вы не боитесь говорить, что думаете.