Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 3. Стихотворения. Поэмы (1914–1918)

Р. Матло упоминает о ст-ниях А. Рембо как о возможных источниках ст-ния Гумилева (Matlaw R. Gumilev, Rimbaud and Africa: Acmeism and the Exotic // Actes du VI Congres de l’Association Internationale de Litterature Comparee. Stuttgart, 1975. P. 658). В своих комментариях к «Заблудившемуся трамваю» Н. А. Богомолов приводит слова Ахматовой: «а строка “Он заблудился в бездне времен” — из старинной, еще от Лонгфелло идущей темы». В пояснении к этому Н. А. Богомолов цитирует «Дня нет уж...» в переводе И. Анненского: Не тех грандиозных поэтов, / Носителей громких имен, / Чьи стоны звучат еще эхом / В немых коридорах Времен. «Следует отметить, — продолжает исследователь, что более близкая параллель к строке Лонгфелло находится в стихотворении Гумилева “Стокгольм”» <цит. ст. 17–18> (Соч I. С. 544–545).

64

Костер.

Кост 1922 (Б), Кост 1922 (М-П), СС 1947 III, СС II, Ст 1986, Кост 1979, СП (Волг), СП (Тб), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Ст (М-В), ШЧ, Кап, СС (Р-т) II, Изб (Х), Соч I, СП (Ир), СП (К), ЧК, Ст (Яр), Круг чтения, Изб (XX век), Русский путь, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, Школа классики.

Автограф 1 с вар. — Альбом Струве. Автограф 2 — Архив Лозинского, корректура с авторской правкой.

Дат.: июнь 1917 г. — по биографическим данным (Соч III. С. 400–401), с учетом датировки ст-ния № 62.

«В ст-нии “Норвежские горы”, — писал Н. Оцуп, — поэт, кажется, подчеркивает внешнюю убогость пейзажа для того, чтобы возвеличить богатство северного духа. Он не знает, значит ли гимн этих гор “кощунство или псалом”. Он вспоминает Бранда, Пера Гюнта и их творца Ибсена, который “сдвигал лавины именем Творца”. Память Гумилева, возбужденная северными голосами, стала какой-то прапамятью, “Индией духа”, чем-то надисторическим, неотразимо влекущим его. Первые модернисты посвящали многие стихотворения Греции, Китаю, Персии, Индии, Вавилонии и вообще странам и истории Востока. Большинство этих стихотворений обладают книжным характером. Гумилев не избегает этого недостатка, но он подражает другим только в начале своих географических и исторических открытий. Как только он проверил на собственном опыте то, что он узнал в книгах, штампы исчезают из его творчества. Нельзя, конечно, путешествовать в глубины древности, но поэтическая интуиция, помогая наблюдениям над теперешней жизнью и размышлениям над былой жизнью, способствует восстановлению в сознании образов безвозвратно ушедших времен» (Оцуп. С. 153). Современное осмысление «шведского цикла» Гумилева допускает сопоставление ст-ния с творчеством «высоко ценимым им (Гумилевым. — Ред.) Николаем Рерихом, считавшим важным и полезным скандинавское влияние на русскую культуру. Недаром в стихотворении “Норвежские горы” мы находим прямые ссылки на скандинавских классиков <...>, постоянное сравнение Скандинавии с родной землей. По Гумилеву, Скандинавия — это сестра России, “земля такая же, как наша”» (Николай Гумилев и Север / Публ. и коммент. В. Бондаренко // Север. 1988. № 1. С. 80). «Ощущение “тайного единства” мира, скрытого от глаз непосвященных, но случайно, “внезапно” открывающегося взгляду умеющего “видеть сквозь туман” мистика — так, как некогда нагота Дианы открылась Актеону <...>, — не покидало Гумилева всю его краткую, но чрезвычайно творчески интенсивную жизнь. Иногда это ощущение проявлялось непосредственно-поэтически, так, например, как в стихотворении “Норвежские горы” с их великолепным антропоморфизмом, выстроенным на последовательно развитой метафоре одушевления: <цит. ст. 17–20>» (Зобнин Ю. В. Странник духа (О судьбе и творчестве Н. С. Гумилева) // Русский путь. С. 17).

По мнению Э. Д. Сампсона, хотя в этом ст-нии отсутствует тематика сна и смещение временных планов, его атмосфера более кошмарная, чем в «Стокгольме». Это происходит оттого, что линия между реальной жизнью и фантастикой проведена весьма нечетко. «Субъективное, импрессионистическое воссоздание поэтом реального пейзажа граничит с фантастикой. Объективное и субъективное взаимопроникают, и нельзя уже понять, представляет ли это собой воздействие поразительных природных явлений на воображение поэта, или же проекцию его субъективной точки зрения на объект. Являются ли, например, “дыры в ад” лишь зрительно эффективным изображением пещер, или же настоящим признаком присутствия злой силы». Далее исследователь находит, что в ст-нии — два кульминационных выражения ужаса: во второй и последней (пятой) строфах. По его мнению, вторая строфа гораздо сильнее в отношении словаря, но она менее тревожит, потому что ее «кошмарность» обезврежена — тем, что она переносится на продукт чужого творчества. А в последней строфе поэт непосредственно передает свою собственную тревогу (Sampson E. D. Nikolai Gumilev. Boston, 1979. P. 121–122).