Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 4. Стихотворения. Поэмы (1918–1921)

вм. 1–34

Старый бродяга в Адис-АбебеПокоривший многие племенаПрислал ко мне черного копьеносцаС приветом, составленным из моих стихов.Лейтенант водивший миноносцыПод огнем неприятельских батарейЦелую ночь над ночным моремЧитал мне на память мои стихи.Человек, застреливший многихМного раз простреленный самПодошел пожать мне рукуПоблагодарить за мои стихи

Все свирепые сильные злыеУбивавшие слонов и людейУмиравшие от жажды в пустынеИзнывавшие и на зеленых <полях?>Замерзавшие за кромкой вечного льдаМогут читать мои стихи.Я не оскорблю их неврастениейНе унижу душевной теплотойНе наскучу многозначительными намекамиНа содержимое выеденного яйцаНо когда вокруг засвищут пули,Или камень пробьет борт суднаЯ научу их не бояться

И делать то, что им надо делать.И когда женщина с прекрасным лицомЕдинственным дорогим во вселеннойСкажет им: я вас не люблюЯ научу их как улыбнутьсяКак уйти и не возвращаться никогда.

63

9, автограф

А все океаны, все травы,

после 20

Они отражаются в сфереИ жизни истоком ты стала,В нем солнце предводит<нрзб.>

И луч пламенеет

Комментарии

4 апреля 1918 г. Гумилев, завершив свою «заграничную» военную карьеру работой в шифровальном отделе Русского Правительственного Комитета в Великобритании, отплывает в Мурманск на английском военном транспорте. Вместе с Гумилевым этим же рейсом в Россию возвращается группа военных — офицеров и нижних чинов. Любопытные подробности этого драматического плаванья присутствуют в стихотворных воспоминаниях В. Д. Гарднера — одного из участников первого «Цеха поэтов», а затем, во время войны, — сотрудника лондонского Комитета по снабжению оружием союзнических армий:

До Мурманска двенадцать сутокМы шли под страхом субмарин —Предательских подводных «уток»,Злокозненных плавучих мин.<...>Лимоном в тяжкую минутуСмягчал мне муки Гумилев.Со мной он занимал каюту,Деля и штиль, и шторма рев.

Третьим попутчиком поэтов был инженер Львов — родственник знаменитого революционера и, судя по воспоминаниям Гарднера, знаток ассирийской клинописи. На этой почве Львов сходится с Гумилевым, который еще перед войной, пользуясь подстрочником В. К. Шилейко, пробовал перевести ассиро-вавилонский эпос «Гильгамеш». Не исключено, что эти случайные «дорожные» беседы («Уютно было нашей тройке, / Болтали часто до утра», — сообщает Гарднер) стали одной из причин, побудивших Гумилева сразу по возвращении в Россию вновь взяться за довоенный перевод.

Однако, несмотря на столь приятную компанию, возвращение в Россию было тяжелым. Трудности морского пути в военное время (конвой из трех миноносцев сопровождал транспорт лишь три дня) дополнялись тягостными конфликтами между русскими офицерами и «бунтарски» настроенными солдатами:

Смотрю, там офицер наш бродит,На пену гулких волн глядит,Солдат-бунтарь с ним речь заводит.Я вижу, капитан сердит.Готов на рядовом досадуИ справедливый гнев сорвать.Кто Родину привел к распаду?Вождей кто вздумал предавать?Кто Мать-Россию опозорил?Расстроил фронт? В своих стрелял?С бунтовщиком так друг мой спорил.А серп луны меж тем сиял.

(О В. Д. Гарднере и его стихотворных «Мемуарах» см.: Hellman B. An Aggressive Imperialist? The Controversy over Nikolay Gumilev’s War Poetry // Berkeley. P. 148–154).