Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Суровый, разгнванный взоръ былъ отвтомъ министру; нехотя опоясалъ Нуррединъ свой мечъ, и тихими шагами вышелъ изъ ставки.

Битва кончилась. — Китайскія войска снова заперлись въ стнахъ своихъ; Нуррединъ, возвратясь въ свою палатку, снова заглядлся на перстень. Опять звзда, опять солнце и музыка, и новый міръ, и облачный дворецъ, и двица. Теперь она была съ нимъ смле, хотя не хотла еще поднять своего покрывала.

Китайцы сдлали новую вылазку. Сирійцы опять отразили ихъ; но Нуррединъ потерялъ лучшую часть своего войска, которому въ битв уже не много помогала его рука, бывало неодолимая. Часто въ пылу сраженія Сирійскій царь задумывался о своемъ перстн, и посреди боя оставался равнодушнымъ его зрителемъ, и бывши зрителемъ, казалось, видлъ что-то другое.

Такъ прошло нсколько дней. Наконецъ, царю Сирійскому наскучила тревога боеваго стана. Каждая минута, проведенная не внутри опала, была ему невыносима. Онъ забылъ и славу, и клятву: первый послалъ Оригеллу предложеніе о мир, и, заключивъ его на постыдныхъ условіяхъ, возвратился въ Дамаскъ; поручилъ визирямъ правленіе царства, заперся въ своемъ чертог, и подъ смертною казнію запретилъ своимъ царедворцамъ входить въ царскіе покои безъ особеннаго повелнія.

Почти все время проводилъ Нуррединъ на звзд, близь двицы; но до сихъ поръ еще не видалъ онъ ея лица. Однажды, тронутая его просьбами, она согласилась поднять покрывало; и той красоты, которая явилась тогда передъ его взорами, невозможно выговорить словами, даже магическими, — и того чувства, которое овладло имъ при ея взгляд, невозможно вообразить даже и во сн. Если въ эту минуту Сирійскій царь не лишился жизни, то конечно не отъ того, чтобы люди не умирали отъ восторга, а вроятно потому только, что на той звзд не было смерти.

Между тмъ министры Нуррединовы думали боле о своей выгод, чмъ о польз государства. Сирія изнемогала отъ неустройствъ и беззаконій. Слуги слугъ министровыхъ утсняли гражданъ; почеты сыпались на богатыхъ; бдные страдали; народомъ овладло уныніе, а сосди смялись.

Жизнь Нурредина на звзд была серединою между сновидніемъ и дйствительностію. Ясность мыслей, святость и свжесть впечатлній могли принадлежать только жизни на яву; но волшебство предметовъ, но непрерывное упоеніе чувствъ, но музыкальность сердечныхъ движеній и мечтательность всего окружающаго уподобляли жизнь его боле сновиднію, чмъ дйствительности. Двица Музыка казалась также сліяніемъ двухъ міровъ. Душевное выраженіе ея лица, безпрестанно измняясь, было всегда согласно съ мыслями Нурредина, такъ что красота ея представлялась ему столько же зеркаломъ его сердца, сколько отраженіемъ ея души. Голосъ ея былъ между звукомъ и чувствомъ: слушая его, Нуррединъ не зналъ, точно ли слышитъ онъ музыку, или все тихо, и онъ только воображаетъ ее? Въ каждомъ слов ея находилъ онъ что-то новое для души, а все вмст было ему какимъ-то счастливымъ воспоминаніемъ чего-то дожизненнаго. Разговоръ ея всегда шелъ туда, куда шли его мысли, такъ какъ выраженіе лица ея слдовало всегда за его чувствами; а между тмъ все, что она говорила, безпрестанно возвышало его прежнія понятія, такъ какъ красота ея безпрестанно удивляла его воображеніе. Часто, взявшись рука съ рукою, они молча ходили по волшебному міру; или, сидя у волшебной рки, слушали ея волшебныя сказки; или смотрли на синее сіяніе неба; или, отдыхая на волнистыхъ диванахъ облачнаго дворца, старались собрать въ опредленныя слова все разсянное въ ихъ жизни; или, разостлавъ свое покрывало, двица обращала его въ коверъ самолетъ, и они вмст улетали на воздухъ, и купались, и плавали среди красивыхъ облаковъ; или, поднявшись высоко, они отдавались на волю случайнаго втра и неслись быстро по безпредльному пространству и уносились, куда взоръ не дойдетъ, куда мысль не достигнетъ, и летли, и летли такъ — что духъ замиралъ...

Но положеніе Сиріи безпрестанно становилось хуже, и тмъ опасне, что въ цлой Азіи совершились тогда страшные перевороты. Древніе грады рушились; огромныя царства колебались и падали; новыя возникали насильственно; народы двигались съ мстъ своихъ; неизвстныя племена набгали неизвстно откуда; предловъ не стало между государствами; никто не врилъ завтрешнему дню; каждый дрожалъ за текущую минуту; одинъ Нуррединъ не заботился ни о чемъ. Внутреннія неустройства со всхъ сторонъ открыли Сирію вншнимъ врагамъ; одна область отпадала за другою, и уже самые близорукіе умы начинали предсказывать ей близкую погибель.

„Двица! — сказалъ однажды Нуррединъ двиц Музык — поцлуй меня!”

„Я не могу — отвчала двица — если я поцлую тебя, то лишусь всего отличія моей прелести, и красотой своей сравняюсь съ обыкновенными красавицами подлунной земли.

Есть однако средство исполнить твое желаніе, не теряя красоты моей... оно зависитъ отъ тебя... послушай: если ты любишь меня, отдай мн перстень свой; блестя на моей рук, онъ уничтожитъ вредное дйствіе твоего поцлуя.”

„Но какъ же безъ перстня приду я къ теб?”