Уж ночь на Петербург спустила свой покров;Уже на чердаках у многих из творцов Погасла свечка и курилась,И их объятая восторгом голова На рифмы и слова Сама собой скатилась. Козлова ученик В своем уединеньи,Сидевший с Гением в глубоком размышленьи, Вдруг слышит стук и крик:«Где, где он? Там? А! Здесь?» — и видит пред собою Кого ж? — Князь Ветров шарк ногою!«Слуга покорнейший! а я, оставя бал,Заехал на часок за собственным к вам делом.Я слышал, в городе вас все зовут Апеллом:Не можете ли вы мне кистию своейКартину написать? да только поскорей!Вот содержание: Гимен, то есть бог брака,Не тот, что пишется у нас сапун, зевака,Иль плакса, иль брюзга, но легкий, милый бог,Который бы привлечь и труженика мог, —Гимен и с ним Амур, всегда в восторге новом,Веселый, миленький, и живчик одним словом,Взяв за руки меня, подводят по цветам, Разбросанным по всем местам,К прекрасной девушке, боготворимой мною —Я завтра привезу портрет ее с собою, —Владычица моя в пятнадцатой весне, Вручает розу мне;Вокруг нее толпой забавы, игры, смехи;Вдали ж, под миртами, престол любви, утехи,Усыпан розами и весь почти в тениДерев, где ветерок заснул среди листочков...Да! не забыть притом и страстных голубочков —Вот слабый вам эскиз! Чрез два, четыре дниКартина, думаю, уж может быть готова;О благодарности ж моей теперь ни слова:Докажет опыт вам — прощайте!» И — исчез.Проходит ночь; с зарей, разлившей свет с небес,Художник наш за кисть — старается, трудится: Что ко лбу перст, то мысль родится, И что черта, То нова красота. Уже творец картины Свершил свой труд до половины, Как вдруг Почувствовал недуг,И животворна кисть из слабых рук упала.Минута между тем желанная настала:Князь Ветров женится, хотя картины нет.Уже он райские плоды во браке жнет;Что день, то новый дар в возлюбленной княгине;Мила, божественна, при всех и наедине. Уж месяц брака их протекИ Апеллесову болезнь с собой увлек. Благодаря судьбину, Искусник наш с постели встал,С усердьем принялся дописывать картину И в три дни дописал.Божественный талант! изящное искусство! Какой огонь! какое чувство!Но полно, поспешим мы с нею к князю в дом.Князь вышел в шлафроке, нахлучен колпаком,И, сонными взглянув на живопись глазами:«Я более, — сказал, — доволен был бы вами, Когда бы выдумка была Не столь игрива, весела.Согласен я, она нежна, остра, прекрасна,Но для женатого... уж слишком любострастна!Не можно ли ее поправить как-нибудь?..Какой мороз! моя ужасно терпит грудь:Прощайте!» Апеллес, расставшись с сумасбродным, Засел картину поправлять С терпением, артисту сродным;Иное в ней стирать, иное убавлять,Соображался с последним князя вкусом.Три месяца пробыв картина под искусом,Представилась опять сиятельным глазам;Но, ах! знать, было так угодно небесам: Сиянье их совсем затмилось,И уж почти ничто в картине не годилось. «Возможно ль?.. Это я? — Вскричал супруг почти со гневом. —Вы сделали меня совсем уже Хоревом,[1]Уж слишком пламенным... да и жена моя Здесь сущая Венера!Нет, не прогневайтесь, во всем должна быть мера!» Так о картине князь судил,И каждый день он в ней пороки находил. Чем более она висела,Тем более пред ним погрешностей имела,Тем строже перебор от князя был всему:Уже не взмилились и грации ему,Потом и одр любви, и миртовы кусточки;Потом и нежные слетели голубочки;Потом и смехи все велел закрасить он,А наконец, увы! вспорхнул и Купидон.1790