Во второй песне поэмы «Василько», в сцене в вертепе чуть ли не каждая строфа написана иным стихотворным размером; то же — в «Осаде Смоленска»; резко меняется размер в разных строфах «Дифирамба». Необычайно смелой сменой метров отличается более позднее стихотворение «Брак Грузии с Русским царством»:
Ритмические эксперименты Одоевского были им принципиально обоснованы; в той же статье о трагедии «Венцеслав» он писал: «Неужели наш русский язык, и звучный, и мужественный, будет вечно заключен в сей тесной, однообразной оболочке для выражения самых пламенных порывов, — тесной не для одного отдельного счастливого изречения, но для полноты чувств и непрерывной связи мыслей». И правилом «истинного стихотворства», требующего «самых тонких оттенков», Одоевский считает «музыкальную соответственность между смыслом и размером».
Поэтические достижения Одоевского особенно четко выявились в его элегических стихах, являющихся звеном между поэзией 20-х годов и поэзией Лермонтова.
К середине 20-х годов противоречия литературного развития в России достигли крайней остроты. Перед литературой стояла важнейшая задача расширения, ее идейного содержания; в поэзии это было особенно трудно реализовать; прежние литературные жанры все явственней теряли свою действенность. Ведущее в начале века карамзинистское направление явно не соответствовало задачам повышения общественной значимости литературы. Разгорались споры между «классиками» и «романтиками». Московский кружок «любомудров» вносил в поэзию отвлеченное философское содержание. Декабристская пропаганда «высоких ощущений» и «глубоких мыслей» выражалась в ораторской поэзии Рылеева, в творчестве Грибоедова, Катенина:, Кюхельбекера, обращавшихся к библейским образам, к одической традиции.
Передовых русских писателей этих лет — и в первую очередь декабристов — отличает желание поднять национальное значение русской литературы, забота о ее подлинной самостоятельности, стремление к народности — в том ограниченном смысле, какой им поневоле был доступен.
Главным объектом нападений передовой критики была сентиментально-романтическая элегия школы Жуковского с ее атрибутами — условной грустью, бесплотной мечтательностью, традиционным литературным пейзажем, гладкостью стиха. Яростным борцом против этой элегии был, в частности, товарищ Одоевского — Кюхельбекер. «Все мы взапуски тоскуем о своей погибшей молодости; до бесконечности жуем и пережевываем эту тоску», — писал Кюхельбекер о романтической элегии в «Мнемозине», в статье «О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие».
Путь Одоевского к повышению общественного значения поэзии был, однако, иным, хотя и он иронизировал над мечтательностью школы Жуковского, «которая прямо заведет в желтый» (из письма к В. Ф. Одоевскому от 27 мая 1822). По существу же элегический жанр был близок Одоевскому, и ему удалось вложить в элегию реальное, общественно значимое содержание. Его подлинная жизненная трагедия, тоска «зарытого» в темнице узника, придала особый оттенок романтической элегии.
Одоевский усиливает ее личностный элемент, превращает беспредметные элегические жалобы в насыщенное конкретным психологическим содержанием меланхолическое размышление. Он вносит в элегию рефлектирующие моменты, смягчаемые интимностью тона. Одоевский отказывается от традиционного элегического пейзажа; элегические жалобы приобретают в его стихах характер широкого философского обобщения.
Всем этим Одоевский подготовил превращение элегии в «думу». Лермонтов завершил этот процесс. Некоторая, правда умеренная, гиперболизация, анафорическое построение, убыстренный, как бы задыхающийся темп превращают сентиментально-романтическую медитацию в лирический, патетический монолог:
Александр Николаевич Радищев , Александр Петрович Сумароков , Василий Васильевич Капнист , Василий Иванович Майков , Владимир Петрович Панов , Гаврила Романович Державин , Иван Иванович Дмитриев , Иван Иванович Хемницер , сборник
Поэзия / Классическая русская поэзия / Проза / Русская классическая проза / Стихи и поэзия