Полное собрание стихотворений

Переведенные на Кавказ декабристы встретили, вопреки расчетам Николая I и стараниям высшего военного начальства, сочувственное и внимательное отношение непосредственных командиров (некоторые из них в прошлом сами были членами тайных обществ). Одоевский от трудностей солдатской жизни был в значительной мере освобожден; изредка встречался он со старыми друзьями, с увлечением отдавался боевой жизни, бывал в Тифлисе, провел некоторое время в Пятигорске и Железноводске.

На Кавказе Одоевский встретился с М. Ю. Лермонтовым, Н. П. Огаревым, H. М. Сатиным. В работах последнего времени раскрыты связи Одоевского с представителями передовой грузинской культуры. Александр Чавчавадзе перевел одно его стихотворение на грузинский язык. Отголоском бесед и размышлений о взаимоотношениях русских и грузинских деятелей, о прогрессивном историческом смысле присоединения Грузии к России явилось стихотворение Одоевского «Брак Грузии с Русским царством».

От кавказского периода до нас дошло также всего лишь пять стихотворений Одоевского, причем одно из них — совершенно незначительное, написанное «на случай». Поэтому пытаться делать какие-либо обобщения о его стихах последних двух лет жизни было бы просто несерьезно. Но что он в это время писал, явствует из воспоминаний Н. П. Огарева. Приходится признать, что последний этап творчества Одоевского нам, в сущности, остается пока что неизвестен.

В июне 1839 года на Черноморском побережье (где погиб недавно А. А. Бестужев, где Николай I рассчитывал погубить Лермонтова) Одоевский узнал о смерти отца. Письмо его к М. А. Назимову от 21 июня и воспоминания Лорера говорят о таком душевном потрясении Одоевского, которое, вне всяких сомнений, его ломило. Ему предлагали уехать с друзьями в Крым — он отказался; по всему видно, что он решил погибнуть от черкесской пули.

Но умер он от «кавказской лихорадки», злокачественной малярии 15 августа 1839 года в укреплении Псезуапе (ныне Лазаревское).

9

Еще до первой ссылки на Кавказ Лермонтов не мог не знать стихов Одоевского, напечатанных в «Литературной газете» и в «Северных цветах». Он не мог не знать также, кто их автор. В 1832 году он посещал в Петербурге дом своей родственницы В. Н. Столыпиной *, вдовы друга декабристов А. А. Столыпина, которому в 1825 году посвятил стихотворение Рылеев; сын Столыпиных стал близким другом Лермонтова (Монго-Столыпин). Лермонтов, вероятно, знал и те полученные П. А. Вяземским стихи Одоевского, которые не были напечатаны, мог слышать и рассказы о самом Одоевском — в доме Столыпиных и в кругу своих московских знакомых Лужиных и Комаровских, родственников сослуживцев Одоевского по Конногвардейскому полку. Лермонтов осведомлен был о жизни и настроениях декабристов на каторге — свидетельством этого являются стихи в поэме «Последний сын вольности», написанной в конце 1830 или в начале 1831 года:

Но есть поныне горсть людей,В дичи лесов, в дичи степей;Они, увидев падший гром,Не перестали помышлять

В изгнаньи дальном и глухом,Как вольность пробудить опять;Отчизны верные сыныЕще надеждою полны.

Биографы Лермонтова расходятся во мнениях о том, когда именно произошла встреча Лермонтова и Одоевского. Одни считают, что это имело место еще в Ставрополе, в октябре 1837 года, на пути Одоевского к месту службы, и что Лермонтов и Одоевский совершили совместно поездку от Ставрополя до Тифлиса (Одоевский был назначен в Нижегородский драгунский полк, где служил и Лермонтов; полк стоял неподалеку от Тифлиса). Другие относят знакомство Лермонтова и Одоевского к началу ноября, к приезду Одоевского в Грузию. Как бы то ни было, общение Одоевского и Лермонтова продолжалось недолго — в начале декабря Лермонтов уже возвращался в Россию.

Но хотя и недолгое, общение это было, как можно думать, очень интенсивным. Об этом свидетельствует одно из лучших, вдохновенных стихотворений Лермонтова — «Памяти А. И. Одоевского».

Под бедною походною палаткойБолезнь его сразила, и с собойВ могилу он унес летучий ройЕще незрелых, темных вдохновений,Обманутых надежд и горьких сожалений!

...Но до конца среди волнений трудных,В толпе людской и средь пустынь безлюдныхВ нем тихий пламень чувства не угас:Он сохранил и блеск лазурных глаз,И звонкий детский смех, и речь живую,И веру гордую в людей и жизнь иную...