Полное собрание стихотворений

Ужель я землю посетил,Чтоб уходя, сказать: не знаю?”

И т. д. и т. д.

Вот так и остаешься: с несправедливым обвинением, намаранным поперек книги! Ведь на критиков управы нет!»[50].

То веря, то сомневаясь, Кленовский все-таки и в поэзии и в письмах, очень часто говорит об ангеле-хранителе. Ему кажется, что кто-то свыше постоянно вмешивается в его судьбу. И этот кто-то действует не во вред, а во благо для него. «Вся моя жизнь кричит мне о том, что он существует!»[51] - писал он Шаховскому. А тот считал, что когда-нибудь исследователи будут изучать Ангелологию Кленовского.

Кленовский горько сожалел о том, что не может до конца выразить в своей поэзии все то, чем полна его душа, все, что он хотел бы сказать своим читателям, свое понимание жизни, свои впечатления от всего виденного и пережитого, свое восхищение прекрасным миром, красотой и глубиной сущности человека. В стихах он не раз жалуется на это:

Моя душа, как ты бедна,Когда в мои рядишься строки!Они как волны ото дна,От тайников твоих далеки.

И еще больше сожалел он, что его стихи не дойдут до России, до русского читателя. Как хотел он, чтобы поэзия, в которой осталась часть его души, долетела до российского читателя.

Хотел бы я (и верится:Когда-нибудь смогу!)Стать апельсинным деревцемНа южном берегуИ пусть один единственныйВспоенный мною плодДорогою таинственнойВ Россию попадет…Узнай моя любимая,Как больно мне подчас,Что даль неодолимаяРазъединяет нас!

И как горжусь и радуюсь,Что мной воспетый стихНечаянной усладоюКоснулся губ твоих.

  «Теплый вечер» (1975).

И как радовался он, когда получал вести, что его знают и читают в России! 25 января 1969 г. он писал Г.Панину: «Имею сообщить Вам о любопытном происшествии в моей жизни. Недели две тому назад, впервые за четверть века моего пребывания в эмиграции, получаю письмо с… советской маркой и штемпелем Москвы. <…> Все это произвело на меня большое впечатление. Не похвалами и восторгами, а тем, что в Советской России нашелся молодой, тесно связанный с литературой человек, которому стали так дороги мои стихи! Ведь для нас, поэтов-эмигрантов, чрезвычайно важно заручиться в теперешней России вот такими друзьями наших стихов, так как только через них наши стихи могут придти в Россию и там сохраниться. Удивило меня, что мои стихи, стихи поэта, которого в эмиграции кое-кто считает “поэтом для стариков”, оказались “там” так дороги молодому читателю»[52]. В другом письме Кленовский радостно сообщает Г.Панину, что лента с наговоренными на нее тридцатью его стихотворениями поехала в Ленинград и в Москву. «…Мой голос не только побывал в СССР (на что я никак не рассчитывал), но даже там и остался. Я эту ленту слышал, она звучит, несмотря на мой слабый голос, очень выразительно и ясно»[53].

Чем дольше Кленовский живет, тем труднее, кажется, ему расстаться с земным. В первых послевоенных книгах он спокойно говорит об уходе из жизни:

Мой дорогой! Меня жалетьИ утешать меня - не надо!Поверь: мне так легко стареть!И сердце, словно даже радо.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .И мне опять идти легко,И в сердце - светлое волненье,И вот совсем недалеко,Уже не сон, а пробужденье.

   «След жизни» (1950).

Однако позднее тяга к жизни все усиливается:

Последних мук не утаишь.

Ни равнодушьем, ни усмешкой…Еще хотелось бы пожить,Немного на земле замешкать…

Критики находили это вполне закономерным: «Естественно, что при таком радостном и оптимистическом восприятии мира во всех его проявлениях, - нелегко привыкнуть к мысли о том, что с нею, с этой жизнью, неизбежно придется расстаться»[54]. Все сильнее Кленовский не желает разлуки:

Какая-то радость (но кто жеИз смертных ее назовет?)Нам все-таки сердце тревожитИ жизнь разлюбить не дает…Чем дольше я живу - тем ненасытней я,Тем с большей жадностью тянусь к усладе здешней.Пусть ждет меня нектар иного бытия - Я от разлуки с ней все безутешней.