Полное собрание творений. Том I. Трактаты и гимны

Почему мы вообще называем Оригена платоником? Думаю, определяющим оказался ярлык, повешенный на него императором Юстинианом, писавшим (возьмем что-нибудь кажущееся наиболее характерным): «Пифагор, Платон, Плотин и их последователи, как я сказал, единодушно признавали души бессмертными, говорили, что они существуют прежде тел и что есть отдельный мир душ, так что падшие из них посылаются в тела... церковь же, наученная божественными Писаниями утверждает, что душа, сотворена вместе с телом, а не так, что одно прежде, а другое после, как казалось сумасбродству Оригена»[890]

. Разумеется, в том, что эти псевдонаучные взгляды прижились в умах широкой публики, виновен не только полуученый царь, но и раболепные отцы церкви, не смевшие обличить его невежества. Ведь любому человеку, знакомому с эллинской философией, совершенно ясно, что пифагорейское учение о душе-гармонии и платоновское учение о душе источнике космического движения не только не могут перечисляться через запятую, но и находятся в прямом антагонизме, так что уже сам Платон полностью отвергал учение Пифагора о душе[891]

. Тем более, учение Плотина о Душе как божественной Ипостаси вводит нас уже в совершенно иной интеллектуальный контекст. «Отдельный мир душ» – реальность, существовавшая исключительно в воображении Юстиниана. Отдельный от чего? От мира? Но ведь любой платоник учил о душе как о движущем и оформляющем мир принципе, следовательно, если есть какой-то мир «отдельных» в этом смысле душ, то это не души. Отдельный от Бога? Но это совершенно невозможно, ибо само бытие души – по единодушному учению древних – укоренено в Боге. И потом, что значит «прежде» и «после», если речь идет о соотношении временного и вечного: всякое вечно сущее и прежде, и после, и современно всему сущему во времени; поскольку же душа вечна, хотя и производна (т.е. сотворена), то она не может оказаться «прежде» тела, ибо это как раз означало бы ее временность. Мы видим, что при первой же попытке анализа изложение учения Оригена времен пятого вселенского собора теряет всякую убедительность, так что из него явствует только неосведомленность его авторов в творениях древних. Понятно, что почерпнуть из такого источника сведения о философии самого Оригена невозможно настолько же, насколько и о философии Платона[892]

. Таким образом, перед нами еще раз возникает вопрос: был ли Ориген платоником?

Начнем мы с прояснения вопроса: можно ли было хоть когда-то быть строгим последователем учения Платона? На этот вопрос мы должны отвечать однозначно отрицательно. Не только в III в. нашей эры, но и даже при жизни Платона не было ни одного человека, который мог бы называть себя платоником в том же смысле, в каком мы сейчас кого-нибудь называем кантианцем или гегельянцем. Почему? Прежде всего, потому, что мы не имеем ни малейшего представления, какой статус имели диалоги Платона в древней Академии. Единственно, что мы знаем точно, это что Платон либо крайне редко и фрагментарно, либо никогда вовсе не излагал в них свое собственное учение. Из чего мы это заключаем? В первую очередь – из того, что Платон прямо говорит об этом в одном из своих писем[893]

. Во-вторых – из того, что прямые ученики Платона (в первую очередь – сам Аристотель, проведший в Академии около 20 лет), излагая и критикуя учение Платона, крайне редко использует его диалоги, апеллируя в основном к устному преданию. В-третьих – из того, что до рубежа эр платоновские диалоги никогда и не кем не комментировались в качестве некого текста, содержащего учение. В-четвертых – из того, что не только Аристотель, но и ближайшие преемники Платона по Академии, а именно Спевсипп и Ксенократ, создали системы платонизма, противоречащие и диалогам Платона, и друг другу. Наконец, в-пятых, сам стиль древнего философствования не предполагал того, что учитель будет учить своих учеников какому-либо учению, каким-то догматам. Такое представление появляется только в школе Аристотеля, и он становится первым авторитетом – в средневековом уже смысле слова – для своих учеников. Это особенно поразительно, если принять во внимание, что в той же пифагорейской школе, где авторитет учителя имел прямо религиозный характер, учения его учеников были совершенно различны. Однажды мне уже довелось составить сводку космологических воззрений пифагорейцев: для Алкмеона мир возникает из взаимодействия противоположных начал (холодное-горячее, влажное-сухое и проч.), для Гиппаса началом мира был огонь, для Парменида – огонь и земля; для Экфанта мир состоял из атомов и пустоты, но управлялся не необходимостью, а разумом; для Гиппона началом мира была вода, для Филолая безпредельное и определивающее; Эмпедокл признавал четыре элемента. Таким образом, в рамках одного движения сосуществовали чуть ли не все возможные натурфилософские концепции.

То же самое можно сказать о последователях Сократа: поэтичном идеалисте Платоне, прагматичном традиционалисте Ксенофонте, кинике Антисфене, гедонисте Аристиппе, мегариках.