Полное собрание творений. Том I. Трактаты и гимны

Теперь, от Плотина до Дамаския еще девятнадцать имен[896]: здесь мы имеем одного араба – Ямвлиха; выходцев из Малой Азии: одного карийца – Евсевия, Эдессия каппадокийца (основателя пергамской школы), одного лидийца – Присциана (друга и спутника Дамаския), одного ликийца – знаменитого Прокла, четверых сирийцев, и лишь двух людей, которые возможно были греками: имею в виду Плутарха Афинского (о котором шла молва как о дальнем родственнике Плутарха Херонейского) и Максима Эфесского (что касается последнего, то это, похоже, слишком смелое допущение).

Но вернемся к Оригену. Ориген ни в коем случае не считал себя преемником Платона. Все, что мы находим у него о Платоне, носит ярко выраженный малоазийский, эллинофобский характер. Т.е. Ориген, как ученик Климента, полностью разделяет идеологическое клише, заимствованное последним у иудеев, ближайшим образом – у Филона: Платон украл все написанное им у Моисея и древнейших пророков. И мало того, украл, но еще и извратил. Это относится и к свету блаженных, и к способам постижения истины, и к образу Царя мира из Седьмого письма, и к философии, изложенной в Федре, и к учению о рае... Иудейская литература даже в стилистическом отношении превосходит эллинскую[897]. Дальше идти некуда. Нет, опираясь на тексты самого Оригена, ни платоником, ни эллинистом его не назовешь; более того, в нем, как и в его учителе Клименте, чувствуется самый настоящий отступник, желающий кощунства, унижения, какой-нибудь гнусной формы уничтожения тому, от чего он отступил. Тем курьезнее и страшнее, что он был осужден своими единоверцами как платоник и пифагореец. (Такова судьба всех предателей[898]

).

Есть и еще одно обстоятельство, благодаря которому мы связываем Оригена по преимуществу с Филоном и малоазийскими стоиками, но никоим образом не с Академией; его тоже необходимо иметь в виду, приступая к разговору об Оригене. Дело в том, что тексты самого Филона, отвергнутые и анафематствованные во II в. н.э. синагогой, дошли до нас главным образом благодаря Оригену. Значительный же процент текстов древних стоиков известен нам именно по цитатам из сохраненных Оригеном произведений Филона. Таким образом, получается, что Ориген вывез на себе Филона, а тот выехал, украшенный стоическими филактериями.

Впрочем, куда более важный довод в пользу этого состоит в том, что Ориген ни в коем случае не сознавал себя философом-платоником: он сознавал себя в первую очередь толкователем Священного Писания – текста, в котором сообщена абсолютная истина. Однако идеологию экзегетики создали отнюдь не христиане и, разумеется, не в III в. по P. X. Филон был наиболее близким по времени и адаптированным посредником, но, конечно же, не источником такой традиции умозрения. Именно благодаря причастности к ней, Ориген и не ощущает себя философом-платоником: она инспирирует все те уничижительные отзывы, о которых мы уже говорили. Да, с причастностью к этой традиции приходится считаться ничуть не менее, чем с причастностью к коммунистической партии, например.

Теперь мы подошли к самому важному моменту. Идеология идеологией, но как дело обстояло собственно с философией у Оригена?

I. Неплатонический характер учения Оригена о Троице

1. Учение об Отце или, что то же, о Боге. Бог – это первое мыслимое и первое сущее, Он начало всего. К более поздним работам у Оригена усиливается акцентация превосходства: Бог не столько сущий, сколько самосущий; Он не причастен сущности, но сущность причастна к Нему и т.д.

Учение о Боге как Уме являлось общим местом античной философии: и платоники, и перипатетики, и стоики – т.е. все основные школы античности в несколько разном контексте называли Первоначало мира Умом. Назвать таким образом Первоначало в III в. значило сказать банальность. И она была сказана. Если присмотреться к этому Оригенову Уму поближе: это, конечно, не стоический ум – не умный огонь, имманентный космосу, но именно совершенно нематериальный ум платоников и перипатетиков. Все позднейшие сублимации этого образа у Оригена являются прямыми подражаниями Филону, который позаимствовал у неопифагорейца Евдора – своего земляка и современника – начатки метода, называемого сейчас апофатическим богословием, а равно и представление о превосходящем всякое именование и познание Боге. (Евдор, в свою очередь, скорее всего, опирался на Спевсиппа – первого после Платона схоларха Академии; вообще, после Платона учение о вполне потустороннем Божестве сохранялось лишь у Спевсиппа, который совершенно справедливо не называл исток всего сущего даже Богом, но усваивал имя «Бог» Уму.) Впрочем, такое учение можно возвести и к Аристотелю, говорящему в Евдемовой Этике, что Бог выше ума и познания. Одним словом, в учении о Боге Уме и даже превысшем Ума Ориген находился в рамках столь широкой традиции, что сказать, являлся ли он в этом учении неопифагорейцем, платоником или перипатетиком – невозможно.