Полное собрание творений. Том II. Письма

Это не означает, что теоретические размышления и построения отсутствуют в философской жизни. Однако эта деятельность никогда не будет направлена на сами догматы или методологические принципы, но на способ доказательства, демонстрации и систематизации догматов и на вторичные положения доктрины, вытекающие из первых, но не принимаемые всеми представителями школы единодушно. Такой род изысканий всегда предусмотрен для тех, кто движется вперед. Для них существует упражнение разума, укрепляющее их в избранной ими философской жизни. Например, Хрисипп чувствовал себя способным самостоятельно находить аргументы для обоснования стоических догматов, установленных Зеноном и Клеанфом, что приводило его к несогласию с ними не в догматах, но в способе их обоснования. Эпикур тоже предоставляет тем, кто движется вперед, дискуссию и изучение подробностей; и, много позднее, та же установка обнаружится у Оригена, который препоручает «духовным» хлопоты поиска (1е sоіn dе rechercher), как он говорит сам, посредством упражнения в «как» и «почему», и обсуждения неясных и второстепенных вопросов[1672]. Это усилие теоретического размышления привело к написанию немалого числа трудов.

Вполне логично, что именно эти систематические трактаты или ученые комментарии привлекают внимание историка философии: например, Трактат о Началах Оригена, Начала теологии Прокла. Изучение движения мысли в этих текстах должно быть одной из главных задач размышления о феномене философии. Однако приходится признать, что философские труды греко-римской античности почти всегда могут сбить с толку современных читателей: я говорю не только о широкой публике, но и о специалистах по античности. Можно было бы составить целую антологию упреков, адресованных античным авторам современными комментаторами, которые жалуются, что те плохо сочиняют, противоречат себе, что им недостает строгости и связности[1673]. Удивление такими критиками, универсальностью и постоянством разоблачаемого ими феномена – и привело меня к тем размышлениям, которые я только что изложил перед вами, а также к тем, что последуют далее.

Действительно, чтобы понять труды философских авторов античности, нужно учитывать все конкретные условия, в которых они пишут, все ограничения, тяготеющие над ними: рамки школы, собственно природу рhilosophis, литературные жанры, риторические правила, догматические императивы, традиционные способы рассуждения. Мы не можем читать античного автора, как мы читали бы современного автора (что вовсе не означает, что современные авторы понимаются легче, чем авторы античности). Античное произведение создано в условиях, совершенно отличных от современных. Я не касаюсь проблемы материальной формы – ѵоlитеп или соdех[1674]

– с ее специфическими ограничительными рамками, но хочу подчеркнуть тот факт, что письменные работы в изучаемый нами период никогда полностью не избавлены от ограничений устности. Преувеличением будет утверждать, как это делалось еще недавно, что греко-римская цивилизация с ранних пор стала цивилизацией письменности[1675]

и поэтому можно методологически трактовать все философские произведения античности как письменные сочинения.

Дело в том, что письменные сочинения этой эпохи остаются тесно связанными с устной традицией. Они часто диктуются писцу и предназначены для чтения вслух либо рабом, декламирующим их своему хозяину, либо самим читателем, – чтение в античности обычно заключалось в чтении вслух, с подчеркиванием ритма периода и звучности слов, которые автор уже прочувствовал сам, когда он диктовал свое сочинение. Древние были крайне внимательны к звуку. Немногие философы в изучаемую нами эпоху устояли перед магией речи, даже стоики, даже Плотин. Если же перед переходом к письму устная литература облекала выражение в строгие рамки и обязывала употреблять определенные ритмические, стереотипные и традиционные формулы, которые были носителями образов и значений мысли, если можно так сказать, не зависимых от воли автора, – этот феномен также не чужд письменной литературе в той мере, в какой она должна заботиться о ритме и звучности. Крайний, но очень показательный случай: в De

паtиrа rеrит поэтический ритм, обусловленный использованием стереотипных формул, мешает Лукрецию свободно пользоваться техническим словарем эпикуреизма, который он должен был употреблять.

Эта связь написанного с произносимым словом объясняет нам некоторые особенности сочинений античности. Очень часто произведение развивается от идеи к идее, ассоциативно, без систематической строгости; в нем остаются репризы, запинки, повторы. Или же после перечитывания в него вводится несколько принудительная систематизация – путем добавления переходов, введений или заключений к различным частям.