Оттого, что праздники в жизни людей окраины редки, готовятся здесь к ним с большим энтузиазмом.
Женуина извлекла из шкафа своё когда-то модное праздничное платье и с огорчением обнаружила, что оно стало велико. Срочно была вызвана на помощь Зели.
Женуина влезла на стул, а Зели мельтешила вокруг неё, закалывая булавками лишние складки и напуски. Зели держала в зубах булавки, но это не мешало оживлённому разговору. Правда, портниха здорово шепелявила.
В соседней комнате на кровати лежала Мерседес – одетая, с отрешённым лицом. Как только мать, поворачиваясь на стуле, становилась лицом к открытой двери спальни, Мерседес закрывала глаза, делая вид, что крепко спит.
– Давай укоротим на два пальца, Зели, – попросила Женуина.
– Так?
– Нет, даже не на два, а на три.
– На три? Нет, это слишком, Жену. Тебе не двадцать лет.
– А что? По-твоему, я не имею права? По-твоему, оно будет слишком коротко? – Женуина хотела спрыгнуть со стула.
– Успокойся, не дёргайся. Я просто тебя не узнаю, Жену. Ты никогда не беспокоилась так об одежде.
– Мне и сейчас на неё наплевать. Я могу надеть хоть мешок из-под муки. Но ведь у нас будет праздник. Неужели тебе хочется, чтобы я выглядела как огородное пугало?
– Как я сама не догадалась, – засмеялась Зели и выронила булавки. – Ты хочешь, чтобы Тулио на тебя посмотрел.
– Как ты можешь так говорить, Зели?! Я ведь замужняя женщина. Мы с Тулио только друзья.
– Худший слепец тот, кто не желает стать зрячим. Но я только повторяю чужие слова.
– Да, пока я не забыла, спасибо, что замолвила словечко за мою Мерседес. Бог даст, всё будет хорошо.
– Будем надеяться. Она спит?
– Ты долго ещё собираешься валяться в постели, Мерседес? Мерседес, ты что, не слышишь, что я говорю? Не притворяйся! – зычно крикнула Женуина.
– Ты так кричишь, что тебя, наверное, слышно во всей округе. – Мерседес вышла из спальни и притворно потянулась.
– Да, только до тебя одной не доходит.
– Я пока не глухая. – Мерседес стала лениво перебирать блузки и платья, разложенные на диване.
– По-моему, тебе не слишком нравится работа, которую я нашла для тебя. Скажи, права я или нет? – спросила Зели.
Мерседес не ответила.
– Зели тебя спрашивает, отвечай!
– Я всё слышу, мама. По-твоему, мне должно быть приятно, торчать за прилавком и продавать всякие тряпки неизвестно кому?
– Но это неплохой магазин, – кротко сказала Зели, – туда ходят только состоятельные покупатели.
– Интересно, кто это из них станет покупать страшные одеяла, которые вы шьёте?
– Если бы их не брали, тогда бы их не стали там продавать. – Кротость Зели не имела предела.
– Ты как разговариваешь? – Женуина спрыгнула со стула, схватила дочь за шиворот. – А ну, извинись!
– Да ладно, не ссорьтесь. Они все так сейчас разговаривают. Уго стал просто невыносим. Отпусти её, Женуина, – попросила Зели.
– Не отпущу, пока не извинится.
В дверь резко позвонили. Все трое замерли, ожидая чего-то худого. Здесь входили к соседям запросто; звонок в дверь мог означать либо приход полиции, либо почтальона с дурной вестью, либо налоговую инспекцию…
Женуина побледнела.
– О, Святая Дева! – прошептала она. – Не выходите из комнаты, я сама открою.
– Я, пожалуй, уйду через кухню, ладно? – прошептала Зели.
Она работала нелегально и больше всего боялась налоговой инспекции, а здесь – налицо следы преступления: куски материи, нитки, булавки, выкройки.
Женуина открыла дверь. На пороге стоял элегантный мужчина лет сорока, загорелый, холёный, с удивитено голубыми глазами.
Это был Вагнер.
– Здравствуйте. Мерседес здесь живёт?
– Мерседес! Иди сюда!
– В чём дело? Опять ты кричишь, как оглашённая. – Мерседес вышла в прихожую и замерла, с ужасом глядя Вагнера.
Приехав в этот район, Вагнер с отвращением вспомнил своё детство и юность, прошедшие на такой же нищей, шумной улице. На секунду его охватило сомнение: правильно ли он делает, приехав сюда затем, чтобы уничтожить любовь Аугусто, разрушить жизнь ничтожной хорошенькой девчонки. Но тотчас он успокоил свою совесть.
«Аугусто не будет счастлив с этой авантюристкой из предместья, а её нужно использовать по прямому назначению. Больше она ни на что не годится».
Ещё один приступ тоски он испытал, увидев до блеска надраенную ручку двери дома Мерседес. Так же делала и его мать. Она видела в кино, что у богатых дверные ручки сияют золотом.
И Женуина напомнила мать несгибаемой волей к жизни и истинным, природным темпераментом, – всё это он распознал в ней сразу.
– Мерседес, ну пригласи же молодого человека в комнату.
– Прошу, – Мерседес рукой показала на открытую дверь. Она сумела взять себя в руки и держалась спокойной с достоинством.
– А вы кто будете? – любезно осведомился Вагнер у Женуины.
– Я Женуина Миранда, работаю в доме прислугой. Извините – не убрано…
– Да брось ты, мама. К чему этот театр? Дай лучше гостю ликёра и оставь нас.
– Вот. Угощайтесь. Это замечательный ликёр, он прибавляет мужской силы. – Женуина поставила на стол пузатую деревенскую бутылку грубого стекла. – И название у него необычное – «Источник с патокой».
– «Источник патоки», – поправила Мерседес.