Полонез

— Так, так, — подтвердил почти весело. — Чего только не скажешь, лишь бы заполучить вашу руку… Но теперь ситуация изменилась. Венчание и свадьба позади, так не будем пренебрегать радостями семейной жизни. Вы всерьёз думаете, что, живя под одной крышей с молодой красивой женой, я буду пользоваться ласками продажных девок? Сегодня мы наш брак консумируем[25] — вот вам моё слово.

В его словах прозвучала недвусмысленная угроза. Беата прикрыла глаза, лишь бы не видеть Зыха. В эту минуту человек-сова был невыразимо мерзок. И уже не в первый раз тоскливо подумала, что дядя потребовал от неё слишком многого. Зачем она только согласилась? Неужели освобождение родины требует таких отвратительных жертв? Кажется, легче умереть на баррикадах, чем лечь в постель с этим человеком…

— Насчёт консумации даже не мечтайте, — отрезала, поднимаясь и прижимая к груди ридикюль, словно он мог её защитить. — Это моё слово. И никогда больше не говорите со мной на эту тему, слышите? Я стану вашей женой только в освобождённой Варшаве — или не стану вовсе. А насчёт девок… пользуйтесь на здоровье. Я не ревнивая.

— Зато я ревнивый, — сказал Зых, бледнея от ярости. — Знаю я, чего вы ломаетесь. И о ком думаете, — знаю. Только вам с ним не быть, это уж не сомневайтесь. Я скорее голову ему оторву, прежде чем он к вам прикоснётся.

Тяжёлая пауза. Дуэль ненавидящих взглядов. Кажется, воздух в гостиной, и тот раскалился.

— Ну вот что, — сказала Беата, ощущая смертельную усталость. — Если вы из каких-то соображений хотите сохранить видимость брака, оставьте меня в покое раз и навсегда. В этом случае я согласна изображать вашу жену, вести в Комитете хозяйство, заниматься перепиской и организацией ваших встреч и вообще делать всё, что необходимо для нашей борьбы. Вот. — Перевела дыхание. — Ну а если нет…

Зых неприятно рассмеялся.

— Хватит болтать, — произнёс он скрипуче. — Лучше иди ко мне, жёнушка. Ты даже не представляешь, насколько тебе понравится, — я обещаю.

И сделал движение к Беате.

Однако девушка была наготове и успела спрятаться за кресло. Быстро открыла ридикюль. Выхватила маленький пистолет и направила на Зыха, который, опешив, невольно отступил на шаг.

— Вот и видно, что вы из мещан, — сказала презрительно. — Иначе знали бы, что дочь шляхтича умеет за себя постоять. Хотите проверить?

Зых уже пришёл в себя.

— Будете меня держать на мушке до утра? — осведомился скрипуче, не отводя глаз от пистолета, устремлённого в голову.

— Сколько надо, столько и буду, — произнесла Беата, переводя дух. — Я бы вас уже пристрелила, если бы не общее дело. От вас многое зависит, — в этом дядя прав. Но запомните, хорошенько запомните…

Свободной рукой она истово перекрестилась.

— Если вы когда-нибудь сумеете взять меня силой или хитростью, то клянусь… святой девой Марией, господом нашим Иисусом Христом… клянусь, что я покончу с собой. Я после такого позора жить не стану.

— Да неужели?

— Но это не всё!

— Воскреснете и покончите с собой второй раз? — издевательски предположил Зых.

— Молчите!.. Клянусь всем святым, что прежде чем покончить с собой, я за себя отомщу. Убью вас без колебаний, как злейшего, ненавистного врага. Пулей, ножом, ядом — неважно. Вам после этого не жить, и в этом можете быть уверены!

Глядя на ослепительно прекрасную в гневе Беату с пистолетом в руке, Зых всей шкурой ощущал опасность. Пристрелит и глазом не моргнёт — решимости хватит. Тем более ненависти.

Дело не в пистолете. Пистолета он не очень-то боялся. Мало ли в него стреляли в дни восстания или во время партизанщины? В конце концов, сейчас можно прикинуться испуганным, уйти, а через неделю-другую улучить момент и добиться своего. Зыха душило вожделение. Сдерживать себя при виде прелестной девушки, живущей рядом и формально именуемой его женой, становилось день ото дня всё труднее.

Но он вдруг отчётливо понял, что Беата не лжёт. Чистая гордая душа не вынесет поругания. И душе этой не будет покоя, пока грязь насилия не смоется кровью обидчика. А значит, про Беату как про женщину лучше забыть.

Даже если она просто наложит на себя руки, а его не тронет, нельзя даже представить меру скандала и позора, ожидающую мужа, чья жена покончила с собой через считанные дни после свадьбы. Беату к тому же эмигранты любят и уважают… На репутации и политической карьере можно будет ставить крест. Ему просто никто не подаст руки́ — такую цену придётся заплатить за мимолётное удовлетворение страсти…

Решено, Беату, будь она проклята, он и пальцем не тронет. Она ему необходима в работе, не говоря уже о том, что после отъезда Лелевеля символизирует в Комитете его фигуру. Придётся терпеть. В конце концов, у него есть Агнешка. Правда, она дуется, но это ерунде. Женщина, изведавшая ласку Зыха, навсегда его…

Но вот что он сделает точно, так это причинит Беате боль. Страшную боль. Он знает, о ком она всё время думает. Этот человек должен исчезнуть.