Полонез

— Зря смеётесь, пан Роман! — назидательно произносит наш публицист. — Такие, как Цешковский, — это новое поколение борцов! Это наша надежда и наша смена! — Кремповецкий неожиданно тычет пальцем в меня: — Вам сколько лет?

— Тридцать два, — признаюсь я, слегка ошалев от бурного темперамента пана Тадеуша.

— Вот видите, всего тридцать два! Он тоже наша смена! Мы, старики, сойдём в могилу, а они подхватят и продолжат! Лично я на них родину оставлю со спокойной душой…

Пьём за новое поколение борцов, и я откланиваюсь, сославшись на лёгкое недомогание и необходимость хорошенько выспаться. «По пути скажите Агнешке, чтобы ещё ветчины подрезала», — напутствует Гуровский.

Передаю девушке его просьбу и заодно забираю ключи.

— Верну завтра утром, — обещаю, благодарно погладив по плечу. — Не забудь: охраннику — весь пузырёк до капли.

— Да не забуду, не забуду… Удачи тебе! — бормочет девушка и обнимает с таким жаром, словно видит в последний раз.

По пути домой размышляю, а не отдохнуть ли мне перед ночным приключением. Время вполне позволяет. Тут главное не проспать. Поэтому дома, прежде чем подняться на свой этаж, заглядываю в комнату консьержки и прошу разбудить в десять вечера. Теперь можно и на отдых.

Ночной Париж ничем не лучше дневного, только опаснее. Чем шляться по февральской слякоти, нормальный человек в это время сидит дома. А у запоздалого пешехода есть немало шансов встретить на пути лихих людей, которые с удовольствием очистят его карманы, если только не проломят голову. Мне же нынче не до посторонних встреч. К счастью, живу я недалеко от Комитета, поэтому надеюсь добраться до особняка целым и невредимым. А там и долгожданная встреча с бумагами Зыха.

Могу ошибиться, но почти уверен, что в том или ином виде есть у него три интересующих меня списка. Один из них я передам французскому министерству внутренних дел в лице мсье Андре. Остальные два уйдут в другую инстанцию и другим людям. Но оба ведомства, — каждое со своей стороны, — сделают всё возможное, чтобы предотвратить кровавый кошмар, ожидающий в ближайшие недели несчастное Царство Польское.

Если всё пройдёт нормально, уже завтра бумаги найдут своих адресатов. Тут всё ясно. Не ясно, как мне поступить дальше. По-хорошему, надо исчезнуть вместе с документами. Но так поступить я не могу по разным причинам. И у каждой причины есть имя собственное.

Про Беату я больше не думаю. Она для меня теперь, как звезда в небе, — прекрасна и недостижима. Но Агнешка… За короткое время я привязался к этой с виду бесшабашной и бойкой, а по сути несчастной девушке. Она как подранок, обиженная судьбой и людьми. Бросить её… нет, не могу. Но и взять с собой не могу. Остаётся лишь обеспечить её безопасность и благополучие. Второе проще — деньги у меня есть. Первое труднее. Но посмотрим…

Каминский. Друзьями, — а за последние месяцы он стал мне другом, — не бросаются. И уж тем более их не бросают. Я должен с ним объясниться. И я надеюсь, что умный, сильный и верный пан Войцех меня поймёт. В этом случае я смогу предложить ему способ устроить дальнейшую судьбу, — при его желании, разумеется.

И наконец, Зых…

Прошло время, когда при мысли о нём у меня темнело в глазах от бешенства. Сейчас мною движет холодная осознанная ненависть. Я его убью. Но прежде объясню, объясню обязательно, — чем он заслужил свою смерть и почему именно от моей руки. Я мог бы его убить и раньше. Я просто ждал, пока он сделает всю работу, чтобы завладеть её результатами. А завладев, поставить на скором восстании крест.

Дело за малым — завладеть… Для того и бреду по ночному Парижу в тусклом свете редких уличных фонарей, словно бездомный и неприкаянный человек, не знающий, куда идти и что делать.

Ну, вот и особняк. Неподалёку вижу карету, запряжённую двойкой лошадей. При мысли, что Каминский с Жаком рядом, на душе теплеет.

Потихоньку открываю калитку ограды, проскальзываю к сторожке охранника и осторожно заглядываю в небольшое окно. Здоровяк Збигнев лежит головой на столике, причём голова соседствует с пустыми мисками. Агнешка приготовила ужин на славу, — по моему рецепту, естественно. Впору гордиться своими кулинарными способностями.

Пройдя до особняка, аккуратно открываю освещённую фонарём дверь и тихонько захожу внутрь. Тщательно вытираю ноги о половик — зачем оставлять следы? Безлюдно, тихо и темно, как в погребе. Немного не по себе… но опасаться надо людей, а не их отсутствия. Зная расположение комнат наизусть, уверенно, хотя и неторопливо, поднимаюсь по лестнице.

Следующая дверь, которую открываю, ведёт в кабинет Зыха. Первым делом задёргиваю оконные шторы, затем нахожу на столе у человека-совы канделябр и зажигаю спичкой все пять свечей. Становится светло, особенно после короткого путешествия с первого на второй этаж в полной темноте. Бросив пальто на стул, достаю из кармана сюртука два небольших ключа. Даже если бы я решил жениться на Агнешке, более ценного приданого она принести не могла бы.